Владимир Лапин - Цицианов

Тем временем ситуация накалялась. В январе 1801 года Иулон собрал сильный отряд и принялся разорять всех, кто сомневался в его праве занять престол. После некоторых колебаний к нему присоединился Парнаоз. Царевичи Вахтанг и Мириам, обосновавшиеся в Душете, сажали под арест всех грузин, ехавших из России в Грузию. Подвластные царевичу Вахтангу осетины разрушили пять мостов на Военно-Грузинской дороге и были готовы в любой момент отрезать Закавказье от России. К мятежу примкнули и многие князья. Тамаз Орбелиани укрепился в крепости Чапалы и агитировал народ за уход русских войск[257]. Кноррингу не оставалось ничего иного, как арестовать некоторых князей, в том числе и главу знатного рода князя Отара Амилахвари. 29 января 1801 года главнокомандующий дал секретное предписание Лазареву вести разъяснительную работу для прекращения беспорядков, подвергая аресту самых упорных «с наблюдением при том того уважения, которого кто по чину и достоинству заслуживает». Опыт показывал, что регулярные войска в тесноте города не могут продемонстрировать свои преимущества перед ополченцами. Поэтому исполнявший должность тифлисского полицмейстера Лазарев приказал вывести гарнизон из Тифлиса и расположить его в предместьях. Полк Тучкова, по его собственным словам, «не имел ни одной ночи покоя: тревоги, фальшивые атаки передовых постов, даже ружейные выстрелы с ближайших гор, производимые в самый лагерь неизвестными людьми, заставили нас не спать целые ночи и беспрестанно посылать партии в разные места для открытия неприятеля. Наконец пресечено нам было всякое сообщение с Россией и главнокомандующим»[258]. В июле 1802 года грузинские князья вновь «возмутились» под лозунгом возвращения престола Иулону, которому присягали на основании завещания царя Ираклия[259]. Кровопролития во многом удалось избежать благодаря хладнокровию генерала Лазарева и его способности не видеть в действиях местных жителей того криминала, какой усматривали чиновники, не знакомые с нравами края. В частности, он доложил Кноррингу в рапорте от 11 августа 1802 года, что почти все князья, участвовавшие в мятеже, были к тому подвигнуты слухами, будто их переселят в Россию, отобрав моуравства из-за конфликтов с исправниками. Лазарев провел следствие по рапорту подполковника Солениуса, сообщившего о том, что некоторые князья при встрече целились в него из ружей. Оказалось, что русский офицер говорит чистую правду, но никаких репрессий не последовало: Лазарев ограничился объяснением грузинским дворянам «новых правил игры», при которых такая «ветреность» (а именно так объяснили свой поступок обвиняемые) может привести их прямиком в Сибирь[260].

В отечественной исторической литературе все противники присоединения Грузии к России представлены людьми, занимавшими антипатриотическую, антинародную позицию. Иногда жесткие характеристики, им выдаваемые, несколько смягчаются словами о том, что их действия были спровоцированы царскими чиновниками. При этом всякого рода проиранские настроения рассматриваются как предательство национальных интересов. Однако без внимания остается то, что при всей жестокости персов и прочих иноземцев, тиранивших Грузию, они не посягали на саму грузинскую государственность, не пытались навязать свое видение мира, не внедряли принципиально иную юридическую систему. Русские не рубили головы налево и направо, не выкалывали глаза, не сжигали городам селения. Однако они требовали принятие новых правил жизни. Это видно из «Обращения» кахетинского дворянства к генералу Гулякову, относящегося к 1802 году. Вот что в нем написано: «Мы, грузины, составляем одну маленькую землю. С нами воевал султан, который есть великий государь; с нами воевал шах, и мы бывали ему подвластны; с нами воевал Дагестан — тоже большая земля, но ни одному из них мы не покорились. Хотя они делали нам насилия, иногда и забирали нас, но мы ни одному не сдались, ибо они были язычники. Когда они нас покоряли, ни тогда, ни после того они не отменяли у нас царского звания, не отменяли архиерейства, не отменяли княжества, не отменяли крестьянства — что видят ваши собственные глаза. Не имея покоя от столь сильных врагов, мы неоднократно оборонялись от них и шашкой, и словом, то правым, то ложным, и уплатой дани Дагестану удаляли его от себя. Будучи в таком стеснении, наши цари умоляли всемилостивейшего государя, чтобы он ради христианства сделал милость, принял нас под покровительство России, дабы и царям нашим прибавилось чести и славы, и церквам, архиереям, князьям, крестьянам и пребывали бы мы в безопасности»[261]. Грузины не без оснований опасались, что новая власть «все отменит».

Павел I поначалу был откровенным противником вмешательства в кавказские дела. Он считал возможным одними дипломатическими мерами удерживать ханов от нападения на Грузию. При этом исключались значительные расходы на подкуп местных владык и посылка крупных воинских контингентов «с толикими неудобствами по отдаленности края сопряженная»[262]. Фактически Павел I пытался реанимировать Георгиевский трактат 1783 года, суть которого заключалась в сохранении суверенной Грузии под покровительством России. В инструкции, данной Коваленскому 16 апреля 1799 года, отдельным пунктом предписывалось всячески подталкивать Георгия XII к укреплению грузинских национальных вооруженных сил. О том, что русское командование искренне надеялось на это, свидетельствует переписка Лазарева и Кнорринга[263]. 8 сентября 1800 года генералу Лазареву поручалось «дать приметить царю (Георгию XII. — B.Л.), что если высочайше назначенные войска и вступили в Грузию, но не на всегдашнее пребывание и не на содержание гарнизонов, а только временно, по случаю опасностей, угрожающих Грузии, и потому усилия царя в мерах собственного воинского вооружения не должны ослабевать»[264]. Но Георгий практически ничего не сделал в этом направлении. Причин тому было три: во-первых, сам глава государства, мягко говоря, не отличался организаторскими способностями; во-вторых, он не располагал необходимыми для того материальными и административными ресурсами, а в-третьих, при крайне низкой его популярности в народе руководство новой армией легко могло перейти к его политическим противникам.

Несмотря на миролюбивые заявления Петербурга, новый правитель Персии Баба-хан демонстрировал воинственные намерения. Лазутчики в один голос сообщали о сборе войск и других явных признаках скорого наступления. Персидский владыка открыл боевые действия против ханов, попытавшихся занять независимую позицию. Нервозность повышал и беглый царевич Александр, регулярно извещавший своих сторонников в Грузии, что он вот-вот вернется во главе огромного войска, данного ему Баба-ханом. Напряженность в отношениях между Персией и Грузией нарастала еще и по той причине, что царь Георгий XII обязывался вести международные переговоры только через русского «министра». Из-за этого условия он два года не посылал писем в Тегеран, чем вызвал там крайнее неудовольствие. Ссылки же на русско-грузинские соглашения ситуацию не облегчали, поскольку Баба-хан считал для себя оскорбительным общаться не с равной себе царственной особой, а с чиновником, пусть даже самым высокопоставленным.