Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

Мы говорили людям, что книга станет рядом с Гоголем, с Пушкиным у нас в Пушкинском доме. Они сомневались: «А вы по телевизору не будете показывать?». Мы в ответ: «Нет, нет, ну, что вы!» Это считалось неприличным показывать божественную книгу по телевизору. «А вы не будете курить?» – курить в доме нельзя было, или там употреблять в пищу неподобное… «Нет, нет, не будем, что вы. Мы вот староправославные». И так далее. Вот так мы провели с ним экспедиции.

Балашов обращал мое внимание на песни и сказки. Мы посещали некоторые собрания. Были вечеринки такие, когда люди собирались, женщины в основном, в своих старинных нарядах, в красных кофтах цветных, с монистами, в кокошниках. Это было очень красиво. Они пели. Дмитрий Михайлович тогда не записывал. Времени не хватало… я его останавливал: «Работай для археографической экспедиции. Тебя сюда назначили! Работай для Пушкинского дома, пожалуйста». И он работал. Но соблазн был большой. Потому что песни были чудесные, люди были необычные, яркие, «говоря» – язык был чудесный. И от всего от этого нельзя было оторваться, как от всего русского, понимаете.

Наступил шестьдесят третий год. И я снова пригласил Дмитрия Михайловича в экспедицию. На этот раз – в киноэкспедицию. Ее организовал Моснаучфильм. Их было трое: сценарист Бельчинский, оператор Покровский и режиссер Чубакова, которые решили снять фильм о том, как Пушкинский дом собирает рукописи. Они приехали загодя в Пушкинский дом, поговорили со всеми участниками экспедиции. И пригласили меня, сказав, что нужен второй. Я сказал, что вторым будет Балашов. Он тогда уже работал в Карельском институте, в Петрозаводске. Я его вызвал, и мы поехали.

Поехали на эту самую Печору, которая находится в Коми АССР, где много старообрядцев живут. Наметили маршрут… Там очень красивые русские села, с красивыми русскими людьми. И коми там тоже очень красивые. И во всем подражают русским: говорят тем же говором, что и русские. Они восприимчивы на русскую культуру, восприняли все, даже старообрядчество. Некоторые там величаются: Иван Иванович Шахтаров или Иван Гаврилович Попов, а они коми, – не русские. Они очень прониклись всем русским, и стали сами по себе частью русской культуры. Вместе с тем, они не забывали и своей культуры, говорили на двух языках.

Сценарий написал Владимир Бельчинский, профессиональный киносценарист с моих слов. Все, что я ему рассказал, он переложил на язык киносценария. Поучаствовал в этом и Балашов – со своими советами и замечаниями. Он всегда очень остро, точно подмечал что надо… Наконец, был создан сценарий: мы на Печоре, посещаем людей, ищем, ищем, ищем, а не находим. Спрашиваем: «А где рукописи?». – «Ну, вот поезжайте в деревню там Петрово, или в деревню Медведково. Там, значит, есть один старик не то Прохор, не то – Афинаген. Вот там у него есть». И вот, по сценарию мы посещали эти деревни, этих стариков и разыскивали эти древние рукописи.

Сценарий получился полухудожественный, даже – художественный – с музыкой, с нарядами древнерусскими, Печора, природа изумительная… У нас были соответствующие наряды: у меня – цивильный городской наряд, а Митя одевался по-народному, в своей косоворотке, в своей одежде, как и всегда. Это его кредо, его вера.

Фильм начинался с кругового движения самолета в воздухе. Самолет делает круг, спускающийся к земле. И после этого сразу же идет кадр – хоровод женщин… Ну, и так далее. Словом, древнерусская жизнь, которая утрачена, которую уже не найдешь… Вот приехали ученые из Ленинграда за песней, за сказкой, за рукописями. Они ходят в толпе, где разговаривают, поют, напевают, смеются, – ведут себя непринужденно, как никакому актеру не сыграть. Естественное поведение естественных людей, бывших старообрядцев, одетых в древнерусские одежды. И вот двое городских ходят и спрашивают, а где тут песня, где тут сказка, где тут рукописи, где они, эти люди, которые пишут соком ягод на особых листах, молятся. Где? Где? Им говорят: «Не знаем». Разговор-то по-древнерусски идет: в шестидесятые годы это еще было.

И вот, таким образом, мы путешествуем по деревням вдоль реки Печоры. Попадаем даже на рыбные тони, где рыбаки ловят семгу. И вот вся киноэкспедиция плюс нас двое – ловили рыбу неводом. Рыбаки дали невод, а сами пошли праздновать – у них праздник. Ну, объяснили в двух словах… Заводим лодку, невод заводим и… тащим – оказывается семга! Эту семгу мы с восторгом выволакиваем на берег. Ну, тут ее надо было добить веслом или топором. Потому что очень стойкая рыба… начинается ритуальное приготовленной ухи на костре. Это замечательно! Пища богов! Только одна кружка жирной наваристой ухи с костра – и все, ты сыт до вечера! Где-то вдалеке, в деревне слышится песня. Потому что что ни деревня, то песня. Мы с Дмитрием наслаждались. Он любил, чтобы его называли Дмитрий. А когда я называл Митей, он поправлял – Дмитрий.

Да, у него было несколько жен и много детей и своих и усыновленных. Детей он усыновлял и относился как к своим родным. Но не подумайте, что он то с одной, то с другой… нет! Осудить его ни в чем нельзя. Он был человеком высокой нравственности и не изменял своим женам, пока они были. Но если жена уходила, а жены от него уходили… Потому что жить с ним было трудно, даже, можно сказать, невозможно. Открытый характер человека, который высказывал все, что он думает…

Он был очень сильный и физический человек. Небольшого роста, ну, с меня. Но более крепкий, а главное, закаленный. Я интеллигент. Вот там университет, аспирантура, Академия наук… А Дмитрий по духу был крестьянский человек. Никакая работа ему не была чужда. Он мог косить, прекрасно косить, рубить, ухаживать за скотом. Потом, когда он осел в деревне, завел скот. У него было свое хозяйство, большое хозяйство: корова, теленок, свиньи, куры… Но характер! – он поссорился с соседом, с пьяницей, который ему докучал. И трижды хотел его убить топором. Это очень серьезно, когда бьют человека сзади топором. Топор не дошел полтора сантиметра от шеи, попал в плечо. Это был сумасшедший человек, пьяница, который невзлюбил Дмитрия Михайловича за то, что Дмитрий Михайлович, кроме того, что он крестьянин, еще и писатель, интеллигент. Соседу это было неприятно и непонятно. Да… Балашову приходилось очень трудно в эти несколько лет, пока он жил в деревне. В