Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
Теперь Ферфакс благожелательно выслушал голландцев и шотландцев и согласился пойти с несколькими своими главными офицерами в палату общин и попросить отложить казнь. После такого обещания визитеры удалились, но когда покинули дом, то пришли в смятение, увидев у выхода не менее 200 кавалеристов охраны. Пока они беседовали с лордом-главнокомандующим, все прилегающие улицы были оцеплены солдатами, стоявшими так плотно, что послам удалось с огромным трудом доехать назад до своего жилья. Устроив печальное совещание, голландцы и шотландцы сошлись во мнении, что никакая земная власть теперь не может спасти короля, бесполезно пытаться сделать что-то еще.
Ферфакс все еще обманывал себя или пытался делать это. Какова бы ни была цель охраны, поставленной у дверей его дома, она не смогла помешать ему покинуть дом, так как он, по-видимому, около полудня или чуть позже находился где-то в окрестностях Банкетинг-Хауса, где встретился с Кромвелем, Харрисоном и другими. Он знал, что король пребывает в ожидании казни во дворце и что для нее был назначен точный час. (Ко времени его прибытия законопроект против провозглашения нового короля еще не прошел парламентскую процедуру.) Введенный в заблуждение относительно времени, имеющегося для обсуждения, он заперся с кем-то (может, с Харрисоном? с Кромвелем?) на следующие два часа. Они разговаривали? Молились? Позже начнут рассказывать разные истории, как его запутали и обманули. Но он, похоже, обманывался добровольно. Ферфакс не хотел, чтобы его считали лично ответственным за смерть короля; остальное его больше не волновало.
V
Было почти 2 часа дня, когда Хакер постучался в последний раз к королю. Карл ждал спокойно, иногда молчал, иногда разговаривал с епископом Джаксоном. Он ничего не ел с предыдущего вечера, приняв решение, что никакая пища не коснется его губ в последний день его жизни. Славный, благоразумный епископ отговорил его от этого, и Герберт принес небольшую булку и стакан кларета. Король выпил вино и съел кусочек хлеба.
Когда прозвучал вызов, он спокойно встал, а Джаксон и Герберт тут же упали на колени, со слезами целуя его руки. Карл помог Джаксону подняться на ноги и попросил Герберта открыть дверь и сказать Хакеру, чтобы тот шел впереди. Король шел по коридорам своего дворца, через Банкетинг-Холл всю дорогу между двумя шеренгами солдат, стоявших плечом к плечу. За последние часы люди заполнили дворец, и за спинами солдат шла давка и борьба за то, чтобы мельком увидеть короля; некоторые из них громко читали молитвы и выкрикивали благословения, когда он проходил мимо. Их никто не останавливал. Сами солдаты подавленно молчали.
Прошло семь лет с тех пор, как Карл бежал из Уайтхолла от волнений лондонских подмастерьев; в течение этого времени его когда-то прекрасный дворец стоял наполовину пустой и использовался парламентом для своих целей, а позднее был оккупирован армией. Из соображений обороны семь окон Банкетного зала были частично заколочены досками или заложены кирпичами. Светлый великолепный зал, который король помнил, теперь стоял темным и пустым. Высоко над головой был едва виден в сером свете огромный потолок, расписанный Рубенсом, изобразившим триумф мудрости и справедливости над мятежом и ложью.
Король миновал зал и вышел к эшафоту, который был построен у дворцовой стены, через одно из окон, расширенное для этой цели. Эшафот был покрыт черной тканью, а рядом с плахой в дерево были вбиты три или четыре скобы, чтобы короля можно было привязать, если он откажется подчиниться. На небольшом помосте уже толпились люди: палач и его помощник, которые были не только в масках, как обычно, но и переодетые до неузнаваемости в толстые, плотно прилегающие шерстяные куртки, волосы и бороды явно были не их собственными; там были полковник Томлинсон и полковник Хакер, несколько солдат охраны (среди них Джон Харрис, журналист-левеллер) и двое или трое стенографистов с блокнотами и чернильницами из рога. Герберт остался во дворце, а Джаксон вышел вместе с королем.
Карл посмотрел в сторону, где находились плаха и топор, и спросил Хакера, нет ли плахи повыше. Выстроенная оказалась очень низкая, не выше 10 дюймов от земли. Подойдя ближе к эшафоту, король заметил конные войска, размещенные между ним и толпой, заполнившей улицу. Вероятно, он ожидал этого, но с одного взгляда понял, что попытка сказать что-то народу будет невозможной и недостойной. Он вынул из кармана и развернул листок бумаги около четырех квадратных дюймов, на котором сделал несколько записей, а затем обратился к группе людей, собравшихся вокруг него на эшафоте, и особенно к полковнику Томлинсону:
«Меня отсюда мало кто услышит, поэтому я скажу кое-что вам здесь. Я очень хорошо умел хранить молчание, но думаю, что мой долг как честного человека, хорошего короля и доброго христианина очистить себя, во-первых, перед Богом и моей страной. – Он начал с того, что коротко подтвердил свою невиновность: – Полагаю, мне нет нужды долго разглагольствовать об этом, так как весь мир знает, что я никогда не начинал войну первым с двумя палатами парламента. – И кратко – и убедительно – изложил, как начались проблемы с парламентом, который назвал агрессором, но добавил: – Господь запрещает мне взваливать это на две палаты парламента… Я полагаю, главной причиной кровопролития стали дурные правовые акты между ними и мной».
И все же, если как король он отрицал справедливость приговора, вынесенного ему, то как христианин видел свою судьбу как Божий суд: «За несправедливый приговор, которому я позволил вступить в силу, я теперь сам наказан несправедливым приговором».
Он не произнес имя Страффорда, но для большинства тех, кто слышал или впоследствии читал его слова, и не было нужды его указывать.
Перейдя теперь к своему долгу христианина, он заявил, что простил весь мир «и даже тех, кто стал главными виновниками моей смерти; кто они – Бог знает, я не желаю знать. Я молюсь, чтобы Он простил их».
Это было странное заявление, но так оно и было. За эти последние недели король ни разу не видел и не говорил ни с кем из командования армией. Ферфакс, Кромвель и Айртон – эти трое, с которыми он познакомился полтора года назад, когда вел с ними переговоры в Хэмптон-Корте, – не встречались с ним с тех
