Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город

Меня всегда интересовали мотивы человеческих подвигов. Андрей Тропилло такой подвиг совершил. Он человек выдающийся. Круче скандального Мавроди во много раз. Гениальная афера Тропиллы длилась четверть века. Чтобы влезть в Дом пионеров, собрать звукоаппаратуру, стать директоров еще советской «Мелодии» (а было и такое накануне падения СССР)… Одним словом, чтобы реализовать задуманное, требовалось выработать в себе определенные качества и стать профессиональным гипнотизером, способным заговорить зубы всякому. Любой человек имеет личную систему защиты. Начиная разговор, Тропилло как бы ее тестирует. Он говорит и говорит, затем находит слабую зону и овладевает вашей личностью. У мужчины отбирает кошелек, у девиц – эту самую девичью честь. Но смею похвастаться – я единственный человек в пределах Солнечной системы, который сумел вернуть у Торопилы долг.

Дело было так. До 85 года мы находились в состоянии шапочного знакомства. А тут я иду по набережной канала Грибоедова. Весна, вечер, прохладно. У парапета стоит Тропилло с молодой женщиной, чье имя здесь называть не обязательно.

– Привет, – говорю.

– Привет, – улыбается продюсер в ответ. – Дай в долг десять рублей.

Сумма по тем временам приличная. Но я достаю десятку, отдаю будущему приятелю и иду дальше без гроша в кармане.

Прошло много лет. Году уже в 2010-м один влиятельный культурный деятель Петербурга предлагает мне кого-нибудь выдвинуть на премию «Петрополь». Премия эта не имеет денежного содержания, но церемония проводится довольно пышно – 5 июня в доме-музее Александра Пушкина на Мойке накануне дня рождения поэтического гения. Решил я выдвинуть Андрея Владимировича. Хоть он и гад, конечно, но человек-легенда все-таки. Тропилло, естественно, соглашается. Вместо вечно мятого костюма надевает на себя костюм выглаженный. В назначенный час в актовом зале музея собирается публика – разные седовласые мэтры, всякие балерины, представители средств массовой информации, интеллигенция…

Лауреаты премии поднимаются на сцену, номинатор их представляет, лауреат что-то отвечает, затем получает диплом и статую на выбор – или Достоевского, или Ксении Блаженной… Вот я вывожу Тропиллу на сцену. Товарищ стоит пунцовый от реализованного тщеславия. Я начинаю его представлять публике и вдруг вспоминаю про те десять рублей. Я рассказываю историю долга, как бы шучу, но заканчиваю ее следующими слова:

– Пока Андрей Владимирович не отдаст мне десять рублей, он диплома и статуэтки из моих рук не получит.

От ужаса остаться без награды седые волосы на товарище начинают шевелиться. Он судорожно роется по карманам, из которых вываливаются сотенные, пятисотрублевые, тысячные купюры, разные бумажки с номерами телефонов, визитные карточки, шурупы, конфетки и контрацептивы. А вот и десять рублей. Торопило протягивает мне купюру. Руки у него дрожат. Беру деньги и отвечаю:

– Конечно, я отдавал Андрею Владимировичу новый червонец. А возвращает он мне мятую бумажку спустя двадцать пять лет. Ясное дело – деньги обесценились в тысячу раз… Но вопрос считаю решенным. Вот тебе, друг, Ксения Блаженная.

По-настоящему мы с Андреем сблизились году в 90-м. Как-то он подвозил меня на машине. Остановившись, произнес заговорщицки:

– В каждом человеке заложена божественная программа. Я свою выполнил. И стал богом. И у тебя тоже шанс имеется.

И стал я Тропиллу называть «Боже». Это тропилловское больное место, маниакальный психоз. Приставал ко мне один мурманский музыкант с просьбами, которых я выполнить не мог. Чтобы отвязаться, даю телефонный номер Тропиллы и предупреждаю:

– Надо обратиться: «Здравствуйте, Бог»! И вам все сделают.

Человек позвонил, обратился как к Богу. Тропилло парню организовал запись на студии и даром выпустил альбом в формате CD.

Как я уже говорил, Андрей стал прототипом главного героя моих двух романов: «Ересь» и «Четвертая мировая война»… Узнаю вдруг, что маэстро, выпив вина, рассказывает собутыльникам, как диктовал Рекшану тексты. Пришлось перед народом оправдываться, доказывать свое авторство, а при встрече продюсера корить. Но, по-моему, он продолжает приписывать себе авторство романов до сих пор.

А вот быль из начала 90-х, характеризующая нашего героя в полной мере.

Тогда живой бог в очередной раз разорился. И стал бог сбагривать имущество. Мне он решил продать старинный «мерседес» за умеренные деньги.

– На ней, – сказало божество, – людей из ресторана в гостиницы возили. В Германии! Поэтому машина в приличном состоянии. Бери!

– Да зачем мне? – сомневаюсь.

– Тебе надо! – гипнотизирует Тропилло.

Едем в Купчино. Подъезжаем к гаражу. Вдруг на чистом небе собираются тучи, и, когда Тропилло открывает гаражную дверь, раздается гром из недавно еще ясного неба.

– Предупреждение, – говорю я.

– Одобрение! – втюхивает Тропилло.

Теперь машина моя. До сих пор я в ней дырки заделываю. А на днях нашел под сиденьем пулеметную ленту немецких презервативов. Штук сто. Кажется, я купил публичный дом на колесах.

Кстати, из Ленинградского рок-клуба исключили только одного человека. Этот человек – Андрей Тропилло. Случился курьез в 1988 году, сразу после 6-го рок-фестиваля. Формулировка: «За волюнтаризм». Как хотите, так и понимайте.

Делать карьеру в Москве!

В ленинградские времена мысли о Москве будоражили душу. В Москве, мол, пробиться в люди много легче, чем дома. И сейчас так считают. В те годы, о которых идет речь, единственная область советской жизни, где своей стремительной историей Ленинград опережал Москву, была рок-музыка. Вспоминать сегодня я стану последние месяцы перед приходом к партийной власти Михаила Горбачева.

В столице в рок-музыканты часто рекрутировались детки из номенклатурных семей. Советские, так сказать, сливки. Чего стоит один Стас Намин из клана Микоянов. К совэлите принадлежали и Троицкий, и Липницкий, и Макаревич. На берегах Невы лучшие рокеры – это выходцы из разночинной среды. Да и рок-клуб сложился как достаточно плебейская, в лучшем смысле этого слова, организация.

В остальных видах трудовой деятельности за славой и коровой следовало отправляться в Москву. А в Ленинграде тем временем…

К 1984 году у автора данных меморий имелось несколько приличных публикаций. Я уже собрал книгу повестей и рассказов для местного филиала издательства «Советский писатель». Но первоначально рукопись предстояло обсудить на семинаре прозы в Доме писателей и получить благожелательную рекомендацию руководителя Евгения Кутузова. А что решат в издательстве… Об этом даже думать не хотелось. Другое дело Москва. Историй о том, как в Москве делались карьеры, ходило множество. Тогдашний мой приятель, прозаик с трудовой биографией Валерий С., Москву нахваливал особенно. Поскольку он уже выпустил две книги и вступил в Союз писателей, то я ему невольно верил.