Владимир Андреев - Моря и годы (Рассказы о былом)

— Слушай, Володя, сколько у тебя нагрузок?

— Считай: штурманская, командир группы малых секторов, корабельный разведчик, мобилизатор, по партийной линии — член бюро коллектива, руководитель политзанятий со старшинами, редактор многотиражки…

— Ну а как Романовский на это смотрит?

— Романовский требует, чтобы в служебное время я занимался служебными, штурманскими делами. Как специалист и старший он, несомненно, прав. Вот и приходится недосыпать…

Дима ушел. Поговорили — вроде и на душе легче стало. А теперь за дело! Кальки не ждут, газета тоже!

С той поры наш милейший корабельный доктор стал интересоваться моим здоровьем. Чувствуя, что такая тема мне не по душе, однажды, когда в салоне кают-компании мы с ним остались вдвоем, он сердито заявил мне:

— Так и знайте, когда посчитаю нужным, я вас просто выпровожу на курорт!

Вот оно что! А Васильев, а Каменский, да и любой другой?.. А сам Димочка Поляков — разве он меньше меня работает?! Ничуть не меньше. Так что курорт подождет!

…Каждый день во время стоянки на якоре рулевые тренировались в бросании ручного лота. Все вроде бы просто: держа меж пальцев клевант, что есть силы раскрутить рукой в вертикальной плоскости параллельно борту гирю, выпустить клевант, и дело сделано — лот полетел, увлекая за собой лот-линь с разметкой на метры или футы… Однако далеко не всем эта операция хорошо удавалась. Ведь свинцовая гиря ручного лота весила не один килограмм.

Тренировались упорно, и осенью на соревнованиях показатели рулевых в бросании лота, в скорости изготовления к действию механического лота Томсона были лучшими на флоте. Такие, как Зимин, кидали лот далеко за семьдесят метров.

Несколько раз в неделю проводились тренировки по, управлению рулем с различных постов — центрального, штурманского, кормовой боевой рубки, кормового штурманского, румпельного отделения. Как правило, переключения на коммутатору производил Галаульников, он же электродатчиком указывал, на какой борт сколько положить руля. Собственно, он и был главным дирижером и тренером.

Галаульников — личность примечательная и авторитетная. На корабле служил уже более десяти лет. Классный рулевой, в любых условиях ведет корабль как по ниточке, характеру его и спокойствию можно позавидовать. Человек недюжинной силы, смекалистый, волевой, доброжелательный, как младший командир-воспитатель он был просто незаменим. Учить — его призвание, как говорится, «дар божий». Такта и терпения ему не занимать, пунктуальности и требовательности тоже. Службу любит и песет ее превосходно. Подчиненные, да и не только подчиненные, его уважают. Коммунист, член бюро коллектива. Такой главстаршина — и верный помощник, и надежная опора. За ним как за каменной стеной.

Каждый выход в море сопровождался, как правило, тренировками по управлению вслепую, как говорили рулевые. Это стало привычным. Дело дошло до того, что на большой рейд Кронштадта по узкому фарватеру входили, управляя рулями с нижних постов.

Страхующим, готовым каждую секунду принять управление на себя, был ас своего дела Галаульников. Он же и окрестил плавание под управлением с других постов «высшим пилотажем»…

У рулевых появился прямо-таки спортивный азарт. Этому способствовало и то, что в кубрике вывешивались показатели: с какой точностью держал курс тот или иной рулевой. Хоть и дружеская, но все же критика.

…Стоим в Лужской Губе. Ясный день. Тишь и гладь такая, что берега и корабли в водяное зеркало никак насмотреться не могут. Снимаемся с якоря, чтобы следовать на все тот же Сескарский плес. В самом благодушном расположении духа хожу по мостику, беру пеленга, определяю место.

— Младший штурман! Туман! — раздается голос Вадима Ивановича в переговорной трубе.

Какой туман, когда ясный день?! В штурманскую рубку быстро входит Галаульников, задраивает иллюминатор и запирает дверь. Я остаюсь один наедине с тикающими, щелкающими и жужжащими приборами… От сознания того, что линкор идет кривоколенным фарватером, имея десятиметровую осадку, при которой малейшая ошибка грозит посадкой на одну из многочисленных банок, мне стало жарко…

— Младший штурман, скоро поворот? — раздается спокойный голос командира.

— Девять минут сорок пять секунд.

Не прошло и полминуты, опять тот же вопрос. И пошло, и пошло так, пока не выбрались на чистую воду. Допек меня командир своим бесконечным «скоро поворот?»…

При каждом выходе, если видимость на море была приличной, обязательно: «Младший штурман, туман!» Злился я на командира неописуемо, считая, что оп придирается ко мне. Но однажды, когда закончилось очередное «младший штурман, туман!», Иванов, войдя в рубку, самым доброжелательным тоном, улыбаясь, произнес:

— У вас неплохо получается. Рад вантам успехам.

Я стоял обезоруженный, растерянный, не зная, что ответить.

Отлично провели стрельбу противоминным калибром. Артиллеристы ходят именинниками. Да и у всех настроение хоть куда. Следуя в Лугу, подходим к Копорскому заливу. Расположившись у пеленгатора, с удовольствием покуриваю трубочку (такая вольность штурманам разрешалась). И вдруг:

— Младший штурман, туман!

Успеваю взять три пеленга и, шмыгнув в штурманскую рубку, привычно быстро наношу их на карту, определяю место корабля. И только тут до моего сознания доходит: линкор нужно провести хитроколенным, как мы его называли, фарватером, минуя всякие подводные опасности. «Знакомство» с любой из них грозило тяжелейшей аварией. Мало того, на глазах у всего флота надо было поставить «Марат» самым точнейшим образом на свое якорное место. Обычно для этого мы пользовались специально установленными на берегу створными знаками. Сейчас же все предстояло выполнить вслепую. И хотя я уже привык к «младший штурман, туман!» и постепенно приобрел некоторую уверенность в вождении по счислению, эта задача была не из легких…

— Младший штурман, какой курс, к первому бую?

— Сто девяносто семь, половина. — По приборам вижу, как корабль ложится на заданный курс. — До поворота семнадцать, четверть минуты! — кричу, не ожидая запроса, в переговорную трубу на ходовой мостик.

— Ложимся на новый курс. Буй слева, полкабельтова. За три минуты до второго буя доложить! — приказывает командир.

Прошло положенное время. Докладываю. Смотрю на репитор и вижу: корабль резко покатился влево. Встревожился.

— Штурманская, буй прямо по носу, коордонат влево, ложимся на рекомендованный курс.

Корабль описал тридцатиградусный коордонат влево. Ветер четыре балла, в правый борт. Значит, надо подправить курс.