Лидия Чуковская - Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
1912
№ 9 к стр. 69
С Новым Годом! С новым горем!Вот он пляшет, озорник,Над Балтийским дымным моремКривоног, горбат и дик.И какой он жребий вынулТем, кого застенок минул?Вышли в поле умирать.Им светите, звезды неба!Им уже земного хлеба,Глаз любимых – не видать.
[январь 1940]
№ 1 0 к стр. 74
Ива
И дряхлый пук дерев.
ПушкинА я росла в узорной тишине,В прохладной детской молодого века.И не был мил мне голос человека,А голос ветра был понятен мне.Я лопухи любила и крапиву,Но больше всех серебряную иву.И, благодарная, она жилаСо мной всю жизнь, плакучими ветвямиБессонницу овеивала снами.И – странно! – я ее пережила.Там пень торчит, чужими голосамиДругие ивы что-то говорятПод нашими, под теми небесами.И я молчу… Как будто умер брат.
[18 января] 1940
№ 11 к стр. 74
Мне ни к чему одические ратиИ прелесть элегических затей.По мне, в стихах все быть должно некстати,Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,Как желтый одуванчик у забора,Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,Таинственная плесень на стене…И стих уже звучит, задорен, нежен,На радость вам и мне.
[21 января 1940]
№ 12 к стр. 74
Когда человек умирает,Изменяются его портреты.По-другому глаза глядят, и губыУлыбаются другой улыбкой.Я заметила это, вернувшисьС похорон одного поэта.И с тех пор проверяла часто,И моя догадка подтвердилась.
[21 января] 1940
№ 13 к стр. 76
Это было, когда улыбалсяТолько мертвый, спокойствию рад.И ненужным привеском болталсяВозле тюрем своих Ленинград.И когда, обезумев от муки,Шли уже осужденных полки,И короткую песню разлукиПаровозные пели гудки.Звезды смерти стояли над нами,И безвинная корчилась РусьПод кровавыми сапогамиИ под шинами черных марусь.
[ «Реквием», Вступление]
№ 14 к стр. 79
Клеопатра
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
ПушкинУже целовала Антония мертвые губы,Уже на коленях пред Августом слезы лила…И предали слуги. Грохочут победные трубыПод римским орлом, и вечерняя стелется мгла.И входит последний плененный ее красотою,Высокий и статный, и шепчет в смятении он:«Тебя– как рабыню… в триумфепошлет пред собою…»Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон.
А завтра детей закуют. О, как мало осталосьЕй дела на свете– еще с мужиком пошутитьИ черную змейку, как будто прощальную жалость,На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
[7 февраля] 1940
№ 15 к стр. 8 7
Посвящение
Перед этим горем гнутся горы,Не течет великая река,Но крепки тюремные затворы,А за ними «каторжные норы»И смертельная тоска.Для кого-то веет ветер свежий,Для кого-то нежится закат —Мы не знаем, мы повсюду те же,Слышим лишь ключей постылый скрежетДа шаги тяжелые солдат.Подымались как к обедне ранней,По столице одичалой шли,Там встречались, мертвых бездыханней,Солнце ниже и Нева туманней,А надежда все поет вдали.Приговор… И сразу слезы хлынут,Ото всех уже отделена,Словно с болью жизнь из сердца вынут,Словно грубо навзничь опрокинут,Но идет… Шатается… Одна…Где теперь невольные подругиДвух моих осатанелых лет?Что им чудится в сибирской вьюге,Что мерещится им в лунном круге?Им я шлю прощальный свой привет.
Март 1940 [ «Реквием»]
№ 16 к стр. 87
Тихо льется тихий Дон,Желтый месяц входит в дом,
Входит в шапке набекрень,Видит желтый месяц тень.Эта женщина больна,Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,Помолитесь обо мне.
[ «Реквием», 2]
№ 1 7 к стр. 88
Маяковский в 1913 году
Я тебя в твоей не знала славе,Помню только бурный твой рассвет,Но, быть может, я сегодня вправеВспомнить день тех отдаленных лет.Как в стихах твоих крепчали звуки,Новые роились голоса…Не ленились молодые руки,Грозные ты возводил леса.Все, чего касался ты, казалосьНе таким, как было до тех пор,То, что разрушал ты, – разрушалось,В каждом слове бился приговор.Одинок и часто недоволен,С нетерпеньем торопил судьбу,Знал, что скоро выйдешь весел, воленНа свою великую борьбу.И уже отзывный гул приливаСлышался, когда ты нам читал,Дождь косил свои глаза гневливо,С городом ты в буйный спор вступал.И еще не слышанное имяМолнией влетело в душный зал,Чтобы ныне, всей страной хранимо,Зазвучать, как боевой сигнал.
1940
№ 18 к стр. 92
[Борису Пильняку]
Все это разгадаешь ты один…Когда бессонный мрак вокруг клокочет,Тот солнечный, тот ландышевый клинВрывается во тьму декабрьской ночи.И по тропинке я к тебе иду.И ты смеешься беззаботным смехом.Но хвойный лес и камыши в прудуОтветствуют каким-то странным эхом…О, если этим мертвого бужу,Прости меня, я не могу иначе:Я о тебе, как о своем, тужуИ каждому завидую, кто плачет,Кто может плакать в этот страшный часО тех, кто там лежит на дне оврага…Но выкипела, не дойдя до глаз,Глаза мои не освежила влага.
1938
№ 19 к стр. 94, 96
Так отлетают темные души…«Я буду бредить, а ты не слушай.
Зашел ты нечаянно, ненароком —Ты никаким ведь не связан сроком.
Побудь же со мною теперь подольше.Помнишь, мы были с тобою в Польше?
Первое утро в Варшаве… Кто ты?Ты уж другой или третий?» – «Сотый!»
«А голос совсем такой, как прежде.Знаешь, я годы жила в надежде,
Что ты вернешься, и вот – не рада.Мне ничего на земле не надо, —
Ни громов Гомера, ни Дантова дива.Скоро я выйду на берег счастливый:
И Троя не пала, и жив Эабани,И все потонуло в душистом тумане.
Я б задремала под ивой зеленой,Да нет мне покоя от этого звона.
Что он? То с гор возвращается стадо?Только в лицо не дохнула прохлада.
Или идет священник с дарами?А звезды на небе, и ночь над горами…
Или сзывают народ на вече?» —«Нет, это твой последний вечер!»
1940
