Виталий Сирота - Живое прошедшее

Раз в квартал я пунктуально проходил обследования, получал плохие результаты анализов крови и успокаивающие комментарии докторов. Их спокойствие передавалось и мне – ведь я хорошо себя чувствовал и регулярно наблюдался у лучших специалистов.

Немного встревожился я, когда на очередном обследовании с помощью нового прибора у меня выявили фиброз печени четвертой степени, что уже является предвестием цирроза. Но и тут я был успокоен: врач при мне вставил в некую формулу мои параметры и получил показатель, означавший, что моя печень в очень неплохом состоянии. Была ранняя весна 2013 года.

Тут вновь вмешался Егор. Он посоветовал мне пройти общее обследование в Израиле, «чек-ап», как это называется на Западе, что-то вроде нашей диспансеризации или профосмотра. Я, конечно, согласился. Во-первых, жизнь показала, что сын часто оказывается прав, а во-вторых, хотелось побывать в Израиле. Я обошел положенных врачей и везде получил отличные заключения. Замечу, что окулист отметил высокое качество операции, сделанной мне ранее на глазу. Я с удовольствием сказал ему, что ее провели в Петербурге, в одной из клиник сети «Микрохирургия глаза», созданной С. Н. Фёдоровым. До отъезда оставалось еще некоторое время, которое я с интересом проводил в новой для меня стране. И опять последовал совет сына: в оставшееся до отлета время зайти к гепатологу – этот врач не входил в стандартную программу обследования.

С сожалением я отвлекся от моря, пляжа и других туристических удовольствий. Ознакомившись с историей моего лечения, гепатолог, выходец из России, предположил, что плохие показатели анализов мог вызвать невыявленный и, соответственно, неподавленный в ходе предыдущего лечения подвид гепатита. Тут же сделанный анализ крови подтвердил его гипотезу.

Другой врач, также российского происхождения, провел УЗИ и сообщил, что печень находится в крайне скверном состоянии, но пока нормально работает, поэтому я так хорошо себя чувствую. Но период компенсации может продлиться недолго, и тогда меня ждут грустные последствия. До этого я делал УЗИ десятки раз, но впервые мое самодовольное спокойствие было нарушено в столь жесткой форме.

Мне было назначено лечение и рекомендовано проходить у них обследование каждые шесть месяцев. И уже осенью 2013 года был зафиксирован процесс, похожий на онкологический, и в связи с этим рекомендовано обследоваться чаще, уже раз в три месяца.

Вернувшись в Петербург, я пошел за советом к доброму знакомому, опытному и титулованному врачу, специалисту в смежной области медицины. Посмотрев медицинские документы и убедившись в моем отличном самочувствии, он разнес заключение израильских коллег в пух и прах. Надо лечить человека, а не болезнь, говорил мой знакомый, показатели приборов и анализов – это еще не все, надо всегда видеть самого больного и учитывать его самочувствие. Не исключил мой добрый советчик и того, что израильские врачи намеренно драматизируют картину и пугают меня, чтобы «развести на деньги».

Я помнил лица тех врачей, и мне не верилось в их корыстный умысел. И через положенные три месяца я все-таки повторил обследование, которое показало начало злокачественного процесса. Сразу прилетел сын. Начались консультации с врачами и выработка плана действий. Нам ясно и подробно разъяснили пути лечения. Учитывая крайнюю изношенность печени и многолетний гепатит, был рекомендован самый радикальный путь – пересадка донорского органа. Но окончательный выбор врачи, разумеется, оставили за нами. Стало ясно, что придется погрузиться в проблему обстоятельно. Получить и организовать информацию помог сын. Как он шутил, это дело оказалось сродни написанию докторской диссертации. У меня появились аккуратные папки с материалами о моей болезни и путях ее лечения.

Израильские врачи во время приема были целиком сосредоточены на моей проблеме, сдержаны, но неизменно человечны. Ни у кого из них не звонил сотовый телефон, никто не стучался в дверь и не заходил во время приема, врача не вызывали к начальству… Намеков на «благодарность» помимо кассы не было.

Как-то я пришел делать МРТ. Оказалось, что у меня должны быть с собой результаты анализа крови: вещество, принимаемое или вводимое в кровь перед процедурой, может плохо влиять на почки и поэтому нужны данные последнего анализа. У меня его с собой не оказалось, но медсестра созвонилась с лабораторией, где я недавно делал анализ, и через две минуты получила результаты по электронной почте.

Затем медсестра сказала, что перед МРТ надо выпить два литра какой-то жидкости, порциями по пол-литра каждые тридцать минут. Я сел в «зале ожидания» и, поглядывая на часы, стал болтать с соседом. Спустя ровно тридцать минут подошла сестра и спросила, почему я не пью. «Я как раз собирался», – ответил я. «Тридцать минут уже прошло», – настаивала сестра. Думаю, что столь тщательный контроль не входил в ее обязанности, она просто старалась соблюсти протокол процедуры.

Несколько раз побывав как «медицинский турист» в Израиле, я заметил, что жители этой страны (и в том числе врачи) высоко оценивают свою медицину, верят в нее. Хотя как-то раз я встретил израильтянина, недовольного тем, как его лечили.

В израильских лечебных учреждениях я видел большой поток больных из России. В основном это состоятельные люди. Впрочем, есть и исключения. Мне рассказали историю о рабочем с Урала, ветеране труда, которого на лечение отправил его завод. Этот человек впервые оказался за границей. После операции в ожидании отлета домой он на несколько дней поселился в гостинице. Утром он вышел на набережную неподалеку от гостиницы прогуляться. Ему показалось, что встречные смеются, глядя на него, и что-то ему говорят. Он проверил детали своей одежды, не обнаружил ничего странного или смешного, вернулся в номер и встревоженно позвонил русскоговорящей медсестре, с которой подружился в больнице. Из его рассказа сестра поняла, что встречные просто улыбались ему и желали доброго утра. Они видели, что человек выздоравливает, и выражали ему свою симпатию.

Сопровождавшие меня медицинские работники говорили, что из России приезжают в Землю обетованную лечиться и весьма высокопоставленные лица. Отсюда делался логичный вывод об уровне нашей медицины – даже «элитной». Возражать, к сожалению, было сложно. Среди этих высокопоставленных пациентов встречались и известные критики «их нравов», знакомые нам по выступлениям в прессе.

Израильские врачи объяснили мне, что, учитывая обычную скорость роста опухоли, трансплантацию или иное вмешательство, которое я выберу, следует сделать в течение примерно трех месяцев. Пересадку печени в Израиле делают пациентам до 67 лет. Мне к этому моменту было почти семьдесят. Наши попытки обойти это правило встретили ясный отказ – закон есть закон. «Незадолго до вас здесь был с аналогичным диагнозом заслуженный генерал армии Израиля, – сказали нам с сыном, – и он тоже отправился делать операцию за границу».