Тим Милн - Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

Роды моей жены прошли нормально, хотя не обошлось без маленького происшествия. Сами мы находились в Азии, а американский госпиталь — в Европе. Поскольку паромы останавливались здесь ранним вечером, Ким тщательно все распланировал. Если бы схватки начались ночью, мы собирались тут же звонить в посольство. После этого один из охранников посольства и помощник Кима должны были мчаться вдоль европейского берега к месту напротив местечка Ваникей. Там местный рыбак пообещал сразу же переправить их через Босфор. Ничего плохого не может произойти, успокоил он, потому что он спит в своей лодке круглый год. Этот план предполагалось ввести в действие в полночь 1 сентября. Но оказалось, что именно в этот вечер лодочник решил уйти повеселиться с приятелями. Находчивый помощник Кима смог отыскать другую лодку, и вместе с охранником посольства им удалось в итоге причалить к берегу у деревни Ваникей. Ким, Мэри и я осторожно зашли в лодку; Гай тоже захотел поехать, но лодка и так была перегружена. Увлекаемые на юг течением, мы причалили к берегу в двух милях от того места, где ждал автомобиль посольства. В итоге мы задержались дольше положенного. Дорога от двери до двери отняла у нас три часа, но тревога оказалась ложной. Неделю спустя, когда начались реальные схватки, мы спокойно сели на паром. К тому времени Гай уже уехал. Больше мы его никогда не видели…

Это лето выдалось для Кима не слишком приятным. Впервые с тех пор, как я его знаю, его все начинало постепенно угнетать. Он оставался таким же гостеприимным и щедрым, как всегда, но часто бывал угрюм, легче поддавался раздражению, даже злился. Когда я возвратился из больницы в шесть вечера, то обнаружил его совершенно пьяным; до этого он уличил своего повара в какой-то мелочи и тут же уволил. Не исключено, что за эти недели в его секретной жизни тоже произошли неприятности; возможно, нежелательную информацию сообщил ему Гай, или, может быть, это был страх перед другим хорошо осведомленным перебежчиком. Но в то время ему хватало и семейных неприятностей.

Мэри с ребенком должны были отправиться в Тегеран самолетом, я же возвратился туда по суше: провел три ночи в спальном вагоне по пути в Эрзурум, затем на машине вместе с приятелем, который перегонял свой автомобиль из Тебриза. Мы проехали мимо Арарата, который со своим меньшим собратом доминирует над окружающими долинами, как Фудзи в Японии. Вообще, это было одно из излюбленных мест Кима Филби в Турции. Хотя я лично предпочитал в целом более бескомпромиссный ландшафт Северной Персии, пришлось уступить ему Арарат. Я хотел бы еще попутешествовать с ним в Восточной Турции — или по Персии, — но этому не суждено было случиться.

За последующие три года мы с Кимом виделись лишь однажды. В конце лета 1949 года он был назначен на ответственный пост представителя СИС в Вашингтоне и должен был осуществлять связь со штаб-квартирами ФБР и ЦРУ. Это был важный шаг в его карьере. Период его предварительного инструктирования в Лондоне частично совпал с моим отпуском, и мы столкнулись друг с другом в главном офисе. Он пригласил меня пообедать на квартире у миссис Элейн на Кэдоган-Гарденс, где разместилось его семейство. Вскоре после этого он уехал в Америку и на тот момент исчез из моей жизни. По возвращении в Тегеран я не получил о нем никаких известий. Правда, откуда-то я узнал, что Гай Бёрджесс тоже получил назначение в Вашингтон, а значит, подумал я, он где-то рядом с Кимом.

В начале июня 1951 года, приблизительно за три месяца до того, как я должен был возвратиться на родину (а Мэри с дочерью к тому времени уже прилетели в Англию), я зашел выпить к приятелям из нашего посольства. Они как раз настраивали радиоприемник, пытаясь поймать Би-би-си. Прием был неважный, но сквозь шумы и треск мы разобрали несколько слов — об исчезновении двух сотрудников министерства иностранных дел. Имя Гая Бёрджесса мы расслышали хорошо, а вот имя Маклина как-то упустили. Я пока не осознавал возможных последствий, поэтому был просто заинтригован или даже скорее удивлен; я подумал, что он вот-вот объявится в парижском кафе или где-нибудь еще. Мне почему-то не пришло в голову, что к исчезновению Бёрджесса может быть как-то причастен и Ким. В Тегеранском посольстве мы тоже столкнулись с кризисом, но другого сорта: Англо-Иранская нефтяная компания была национализирована, премьер-министр страны убит, его место занял Мохаммед Моссадык, в стране начались бунты и антибританские демонстрации…

В июле ко мне приехал один мой старинный друг, Робин Зэнер8. Во время войны он работал в отделении УСО в Тегеране и обычно появлялся там, где происходило что-нибудь интересное. Его первыми словами ко мне были: «Твой друг Ким Филби в беде». Я был удивлен и спросил, что случилось. «Ну, дело в том, что Бёрджесс с ним дружил и постоянно бывал у него». Это не показалось мне веской причиной, но у Зэнера не было никакой другой информации, и вскоре я выбросил это из головы. Лишь в сентябре, во время моего возвращения в Англию, до меня дошли слухи, что дело приняло серьезный оборот. Наконец, в Риме я узнал, что Ким ушел в отставку. Но даже тогда многие из его коллег считали, что он сделал это просто для того, чтобы сохранить хорошие отношения с американцами. Поговаривали, что сотрудникам ЦРУ и ФБР, которые часто заходили в дом к Филби для конфиденциальной беседы, не нравилось, что там всегда околачивался Гай Бёрджесс. Также предполагалось, что Ким не раз вызывал замешательство, когда являлся в нетрезвом виде на полуофициальные мероприятия. Теперь мне кажется, что люди просто пытались найти оправдания тому, что до сих пор представляется невероятным. На службе было очень немного тех, кто внушал бы такое большое доверие и уважение, как Ким, и кто вызывал бы к себе такую привязанность со стороны тех, кто тесно с ним сотрудничал. Казалось невозможным, что он способен совершить нечто худшее, чем какой-нибудь неблагоразумный проступок.

Погостив у друзей и родственников в Стамбуле, Афинах и Женеве, а затем и в Риме, в октябре я наконец вернулся в Лондон. Никто не попросил меня как-то ускорить свое возвращение, хотя факт моей дружбы с Кимом был очень хорошо известен. Не то чтобы у меня — если бы меня сразу же отозвали домой, — могла оказаться какая-нибудь очень важная информация. К тому времени, когда я добрался до Лондона, по его политике в Кембридже и по многим другим делам, должно быть, пробежались по самым большим деталям.

Вскоре после приезда мы с Мэри и Ким с Эйлин обедали в доме общих друзей. Мы увиделись в первый раз за последние два года. Он вошел, посмотрел на меня и усмехнулся немного застенчиво, но с каким-то озорством; я вспомнил о словах Уинстона Черчилля: «Я в несколько затруднительном положении». Очевидно, ему не хотелось говорить о том, что произошло, а я не стал расспрашивать. У меня сложилось впечатление, что Филби чувствовал себя глубоко оскорбленным. От коллег мало что удалось узнать. Большинство из них отказывались говорить как о деле многомесячной давности, так и о самом Киме. Как старый друг, я чувствовал неловкость задавать сейчас какие-нибудь вопросы. Но, по крайней мере, утешало то, что, по-видимому, «охоту на ведьм», то есть преследование тех, кто хорошо знал Кима Филби, никто не предпринимал. Так что я мог пока работать спокойно.