Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий - Лариса Андреевна Черкашина
Служил Александр Ганнибал штабс-ротмистром в Чугуевском уланском полку. Убеждённый холостяк, он всего лишь на два года пережил отца; с его уходом оборвалась ветвь славного «морского флота капитана» и подполковника-гусара Павла Ганнибала.
Нужно отдать должное государю: после кончины штабс-ротмистра Александра Ганнибала Николай I повелел выдать его бедной матери «единовременное пособие, годовое жалование мужа, производившееся супругу Вашему на службе, девять сот рублей ассигнациями». Как вдове боевого офицера. Слишком позднее признание боевых заслуг наследника царского арапа…
Бурное и печальное бытие Павла Ганнибала завершилось в тихой и ничем не примечательной Луге. Ну а в XXI веке, неведомом ему, герою Отечественной войны 1812 года, Луга примет почётное звание «Город воинской славы». За ратные подвиги своих сограждан уже в другой войне – Великой Отечественной.
Есть в России город Луга…
Луга, однако, не затаила обиды на поэта, бывшего здесь проездом, – нет, в грядущем веке воздвигла ему на набережной памятник: бронзовый Пушкин присел на мраморную скамью, облокотившись на неё в поэтической задумчивости, чуть в отдалении, на скамье снятый цилиндр, бронзовый же, – неизменный атрибут пушкинского образа. Как-никак, а обессмертил-таки Пушкин город, несмотря на столь нелестный отзыв. Да и сами строки, вероятно, отрывок задуманного стихотворения, не предполагались для печати. Стали известны же волею случая: из письма, подлинник коего не сохранился, да и сам адресат поэта остался неизвестен. Сплошь одни загадки…
Непостижимо, но русский гений словно предугадал место, где будет положен предел всем африканским страстям, бушевавшим некогда в душе его вспыльчивого и крайне неосторожного дядюшки.
«Дело лицеистов»: расстрел за любовь к… Пушкину
Простимся, братья! Руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
Антон Дельвиг
(Из «Прощальной песни», сочинённой им по случаю окончания Лицея)
В петроградских застенках
Есть в Александро-Невской лавре, святыне Петербурга, – скорбная аллея, «Аллея лицеистов». Нашли в ней свой последний приют лицейские друзья Пушкина: Фёдор Матюшкин, Антон Дельвиг, Константин Данзас.
Но нет даже самых простых холмиков над могилами других лицеистов. Впрочем, как нет и самих их могил. Речь не о воспитанниках пушкинского выпуска – о тех, кто покинул стены Лицея намного позже…
Они ушли в мир иной не от ран и болезней, пали не на поле боя, не в шальных ссорах под дулами дуэльных пистолетов, а были хладнокровно расстреляны из маузеров чекистами в кожаных куртках. Все пятьдесят два выпускника Императорского Александровского лицея. Разных выпусков и в разное время: одни – в Петербурге, другие – на Соловках. Но все они перед смертью читали вслух строки своего великого однокашника. Читали как напутствие, как утешение, как молитву.
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Однако остались в истории их имена и так называемое «Дело лицеистов». Дело это не назовёшь громким, напротив – слишком тихим. Расправу над бывшими лицеистами творили тайно, в тиши петроградских застенков. Все они, питомцы славного Лицея, цвет русской интеллигенции, погибли в лагерях либо расстреляны в тюремных двориках и на полигонах… за любовь к Пушкину. Звучит невероятно, но это так!
Царскосельский лицей. Рисунок А.С. Пушкина
В чём же состояла вина бывших воспитанников прославленного Пушкиным Лицея?
А вот в чём.
Первое. Собирались вместе каждый год 19 октября, отмечали лицейскую годовщину.
Второе. Организовали кассу взаимопомощи.
Второе. Заказывали панихиды в храмах Петрограда по всем умершим и погибшим лицеистам выпуска разных лет.
Третье. В церковных панихидах, по просьбам лицеистов, поминали казнённых государя и всех особ августейшей фамилии.
Разве мало этих «неопровержимых» доказательств, чтобы предать злостных врагов советской власти высшей мере наказания?!
Дело то было сфабриковано печально известным ОГПУ в Ленинграде в 1925 году. «Дело лицеистов», заведённое под номером № 194 Б, имело и другие названия: «Контрреволюционная монархическая организация», «Дело воспитанников» и «Союз верных».
В ночь на 15 февраля, в православный праздник Сретения, чекисты не спали – работы было через край: найти и обезвредить в Ленинграде и его пригородах свыше ста пятидесяти злостных врагов молодой советской республики! Большинство из них числились выпускниками Александровского Императорского лицея, но встречались питомцы Училища правоведения и бывшие офицеры лейб-гвардии Семёновского полка.
Всем им предъявили обвинение по суровым статьям: «Участие в организации или содействие организации, действующей в направлении помощи международной буржуазии»); «Участие в шпионаже всякого рода, выражающееся в передаче, сообщении или собирании сведений, имеющих характер государственной тайны…».
Кара за те мнимые злодеяния была жестокой: 26 арестованных почти тотчас расстреляли; 25 – приговорили к различным срокам заключения в лагерь; 29 – к различным срокам ссылки.
Николай Пунин, известный историк искусства, знавший многих бывших лицеистов, называет цифру, в два раза превышающую объявленную: «Расстреляны лицеисты. Говорят, 52 человека…» И далее записывает в своём дневнике: «О расстреле нет официальных сообщений; в городе, конечно, все об этом знают, по крайней мере, в тех кругах, с которыми мне приходится соприкасаться: в среде служащей интеллигенции. Говорят об этом с ужасом и отвращением, но без удивления и настоящего возмущения. <…> Великое отупение и край усталости». Запись сделана 18 июля 1925 года.
К слову, Николая Николаевичу Пунину, автору этих строк, не удалось избежать неправедных обвинений. Для Анны Ахматовой арест близкого и любимого ей человека стал тяжелейшем душевным потрясением. Николай Николаевич, тайный свидетель расправы над лицеистами, был арестован в августе 1949-го по обвинению как в «террористических намерениях», так и «контрреволюционной агитации», сослан в один из северных лагерей, где и умер…
Вот ещё одно значимое свидетельство. Автор изданной в Париже книги «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков» Юрий Безсонов, боевой офицер, бывший штабс-ротмистр Драгунского полка, описал встречу со следователем, ведшим «Дело лицеистов»: «Я, как всегда, от подписи отказался и попросил провести меня к Ланге. <…> Меня ввели к нему в кабинет. По-видимому, он двигался по службе, так как кабинет был теперь более комфортабелен, чем тогда, когда я бывал у него. Весь большой письменный стол был завален бумагами и книгами. На одной
