Владимир Сухомлинов - Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания

На этих маневрах масса артиллерии принимала участие в боях. Чтобы дать государю живую картину современного образа действий этого рода оружия, разрешено было экономии в холостых патронах не соблюдать. Многие батареи при оживленной пальбе преждевременно израсходовали свои патроны, и критики указывали на подобный чрезмерный расход зарядов, возможный лишь на парадном маневре. В Маньчжурии в среднем расходовалось всего по 500 выстрелов на орудие. Но на этих маневрах должно было создаться впечатление, что нужны будут тысячи. Именно об этом недостатке у нас артиллерийского снабжения мы и говорили со Столыпиным у рампы, перед самой его смертью. Вопрос о боевом снабжении был, таким образом, до некоторой степени одним из последних его помыслов. Мы с ним уговорились, что на следующий день я ему сообщу все основания по делу современной потребности боевого снабжения, а тогда он доложит государю о предъявляемых мною требованиях… Таково было его намерение, осуществление которого, быть может, дало бы решительные последствия, – но провести его он уже не смог…

Когда мы разговаривали, государя уже не было в генерал-губернаторской ложе, хорошо мне знакомой, – он ушел курить. В то время как я повернулся к кулисам, мне послышалось, точно кто-то ударил в ладоши, и сейчас же раздался в оркестре крик раненого музыканта. В проходе партера Богрова схватили. Петр Аркадьевич сделал несколько шагов от меня и стал снимать китель. «Я ранен», – сказал он.

На правой стороне белого жилета появилось кровавое пятно, он стал бледнеть и опустился в кресло.

Спектакль, конечно, прекратился, и Столыпина отвезли в хирургическую больницу. Случайно я выходил в тот же подъезд, в котором ждал экипажа Петр Аркадьевич, и по той луже крови, которую я видел, можно было судить, как много он ее потерял. Оказалось, что печень была пробита и порвана, по всей вероятности, от деформированной пули, попавшей поначалу во владимирский крест; той же пулею был ранен в ногу музыкант.

Операция была бесполезна; находясь почти все время в бредовом состоянии, Петр Аркадьевич скончался. Это был ужасный удар для монархии. Киевской охране не только не удалось предотвратить покушение на Петра Аркадьевича, но убийца Богров даже вошел в театр по пропуску охранного отделения.

Преемником Столыпина в должности председателя Совета министров был назначен Владимир Николаевич Коковцов, при сохранении вместе с тем портфеля министра финансов.

Для меня это был самый неблагоприятный выбор. Из-за нашей борьбы в Совете министров по отпуску кредитов на нужды армии у меня с ним сложились самые неприязненные личные отношения.

Когда в Совете министров Коковцов позволял себе бестактности, издевательства над другими ведомствами, то сдерживающим началом был председатель Столыпин, которому о моих острых столкновениях с министром финансов приходилось даже докладывать государю. Теперь этого регулятора не стало, и Владимир Николаевич еще менее стал стесняться в деле сокращения кредитов, что продолжалось вплоть до смены его в 1914 году Горемыкиным, когда в Совете министров прекратились бесконечные речи Коковцова и как председателя, и как министра финансов.

На обязанности министра финансов лежало проводить в Совете министров вопросы: какие требования различных ведомств подлежат представлению в Государственную думу и какие – нет. Поэтому при решении большинством голосов имело большое значение то, что министр финансов до этого вычеркнет. Я не имел возможности отстоять многое из того, что было вычеркнуто, выступлением в защиту моих требований открыто с министерской трибуны, потому что эти вопросы обсуждались в многочисленных, не подлежащих оглашению заседаниях Совета министров.

С 1906 года со дня на день выяснялось враждебное отношение Коковцова к бюджету военного ведомства. Когда после японской войны было заявлено, что на восстановление армии требуется два миллиарда рублей, он ответил, что можно требовать и 20 миллиардов, но страна дать их не может: «из Невы и невского воздуха денег сделать нельзя». Действительных же шагов для восстановления финансов он, однако, предпринять не смог.

В 1908 году испрашивалось на армию 293 миллиона. Господин Коковцов двинул это представление на разрешение Государственной думы, а сам одновременно препятствовал ассигнованию кредитов военному ведомству. В 1910 году Морское министерство требовало отпуска 650 миллионов, Военное – 715, забронированных на 10-летний период. После объяснений Коковцова в Совете министров эта программа не была представлена в Государственную думу, Военному министерству приходилось довольствоваться ежегодными ассигнованиями.

Коковцов, вскоре после моего вступления в должность, стал моим личным противником. Между нами пробежала черная кошка после того, как я, соблюдая интересы Военного министерства, ополчился против отчета, представленного государю Коковцовым по поводу его поездки на Дальний Восток.

Всюду открыто утверждая, что в Военном министерстве царят хаос и развал, указывал он и в упомянутом отчете, что, начиная с 1905 года, в интересах государственной обороны у нас ничего не сделано, но приводил такие доводы, которые лишь свидетельствовали о том, что в действительности сам он не имел понятия, где и какие у нас недочеты.

Как только ему стали известны мои опровержения по некоторым ложным показаниям его отчета, так я сейчас же в глазах Коковцова стал человеком «не осведомленным в делах его собственного министерства».

После 1911 года наш разлад с ним дошел до скандала, заинтересовавшего общественные круги.

Когда однажды в заседании Совета министров Коковцов заявил, что испрашиваемые военным ведомством кредиты могут быть отпущены лишь при возникновении войны, я вынужден был ему заявить, что стрелять деньгами в противника будет нельзя и что весь его золотой запас и остальные накопленные средства при национальном позоре перейдут в карманы победителей…

Положение военного ведомства было невероятно тяжелое. Денежные ассигнования мы получали не в начале бюджетного года, а часто лишь к концу последнего. Поэтому Военное министерство оказывалось в положении человека, которому месяц не дают обеда, а затем предлагают сразу все тридцать обедов. Утверждение государственной росписи запаздывало обыкновенно на полгода, а на мытарства по исходатайствованию кредитов уходила масса времени. Вследствие этого со средствами, действительно нам ассигнованными, приходилось обращаться очень осторожно. Случалось иногда и так, что отпущенные деньги мы не могли израсходовать вследствие наступления зимы, а затем закрытия кредита за истечением бюджетного года. Коковцов в таких случаях не стеснялся дерзко заявлять, что я не умею целесообразно распорядиться отпускаемыми средствами и расходованием их.