Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны

Следует признать, я был разочарован тем, что Гитлер подобным образом уклонялся от любого обсуждения деталей моего дела. Ведь я рассчитывал, что именно эти детали будут иметь наибольший вес. Но Гитлер уже явно не интересовался "сословной структурой". И поэтому не следовало ожидать от него решений относительно того или иного направления событий. Такое случалось уже не в первый раз: едва возникали затруднения, он тут же откладывал в сторону все свои планы и совсем не заботился о том, что начатое дело превращается в груду развалин. Он избавлял собственную персону от всех неприятных проблем, а потом и вовсе не хотел о них вспоминать.

Таков был его "дар упрощать" — и в этом тоже заключалась его способность, дающая ему преимущество перед окружающими.

Выполняя заветы Маркса

"Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику". Таков был ответ Гитлера на мой вопрос о личной экономической заинтересованности: будет ли она и впредь двигателем хозяйственной жизни? В этот вопрос упирались все проблемы, связанные с новым экономическим порядком. Некоторые наиболее ревностные партийцы ожидали весьма радикальной революции — такой, какая и не снилась умеренным марксистам.

"Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там "предельной полезности". Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились эти мелочные секретарские душонки. И в этом вся суть национал-социализма. Присмотритесь-ка повнимательнее. Рабочие спортивные союзы, заводские ячейки, массовые шествия, пропагандистские листовки, составленные в доступной для масс форме — все эти "новые" средства политической борьбы в основном берут свое начало у марксистов. Мне достаточно было взять у них эти средства и усовершенствовать их — и мы получили то, что нам надо. Мне достаточно было лишь последовательно продолжать дело, от которого десятки раз отступались социал-демократы — отступались, потому что хотели осуществить свою революцию, не выходя за рамки демократии. Национал-социализм — это то, чем мог бы стать марксизм, если бы освободился от своей абсурдной искусственной связи с демократическим устройством".

"Но ведь это же просто большевизм и коммунизм, как в России", — не выдержал я.

"Нет, не совсем, — возразил Гитлер. — Вы повторяете распространенную ошибку. Разница — в созидательной революционной воле, которая уже не нуждается в идеологических подпорках и сама создаст себе аппарат непоколебимой власти, с помощью которого она способна добиться успеха в народе и во всем мире. И научно обоснованное учение о спасении человечества превращается в реальное революционное движение, оснащенное всеми принадлежностями власти".

"И какова же цель этой революционной воли?" — спросил я.

"Никакой раз и навсегда установленной цели не существует. Неужели вам трудно это понять?" — спросил меня Гитлер.

Я ответил, что подобный угол зрения кажется мне несколько новым и непривычным.

В августовские дни 1936 г. Германия стала "главной спортивной ареной земного шара". При покровительстве "Фюрера и рейхсканцлера" XIII Олимпийские игры стали беспримерной спортивной и пропагандистской победой Германии и ее националистического повелителя.

"Мы — Движение. Ни одно слово не выразит нашу сущность лучше. Марксизм учит, что мир изменяется в результате глобальных катаклизмов. Тысячелетний Рейх сошел с небес, как небесный Иерусалим. После этого всемирная история должна прекратиться. Развития больше нет. Повсюду воцарился порядок. Пастырь пасет своих овец. Вселенная закончилась. Но мы знаем, что не существует конечного состояния, не существует вечности — есть только вечные превращения. Только то, что умерло, свободно от превращений. Прошлое — неизменно. Но будущее — неистощимый и бесконечный поток возможностей для создания новых творений".

Я сказал, что еще никогда не рассматривал наше дело с такой возвышенной точки зрения.

"Это единственная точка зрения, с которой можно на него смотреть, — продолжал Гитлер. — В молодости, находясь в Мюнхене вскоре после войны, я не боялся общаться с марксистами всех мастей: Я всегда считал, что всякая вещь для чего-нибудь пригодится. И, к тому же, у них было много возможностей развернуться по-настоящему. Но они были и остались мелкими людишками. Они не давали ходу выдающимся личностям. Им не нужны были люди, которые подобно Саулу, были бы на голову выше их среднего роста.

Зато у них было много жидишек, занимавшихся догматической казуистикой. И поэтому я решил начать что-то новое. Но ведь из бывшего рабочего движения тоже вполне можно было сделать что-то вроде нашего. И нам пришлось бы бороться с ним — но, к счастью для Германии, этого не случится. Нам больше не нужно бороться с рабочим движением — с тех пор как рабочие отбросили ошибочные представления о демократии, в рамках которой будто бы следует производить революцию. Это решительный поступок, имеющий всемирно-историческое значение: мы были призваны его совершить.

Вы спрашиваете меня, следует ли бороться с личной экономической заинтересованностью, — продолжал Гитлер, немного подумав. — Конечно же, не следует. Где и когда я говорил о чем-нибудь подобном? Бороться с нею — такая же глупость, как, скажем, — запретить половое влечение. Желание приобретать и обладать — непреодолимо. Оно естественно, и оно пребудет вечно. Мы — последние, кто пытался с ним бороться. Но вопрос в том, каким образом мы проявляем и удовлетворяем эти естественные потребности. Речь идет о пределах частных доходов и частных инициатив, которые устанавливает государство и общество — согласно жизненным потребностям индивидов. И тут я отвечу вам, невзирая ни на какие исследования и мнения ученой братии: нет и не может быть таких пределов, которые можно было бы устанавливать всегда и для всех, руководствуясь каким-нибудь единым принципом. В противном случае потребности государства, изменяющиеся с течением времени и обстоятельств, ограничат и доходы, и инициативу. Без чего можно обойтись сегодня, без того едва ли можно будет обойтись завтра. Ограничение потребностей — не теоретический вопрос, а практический результат складывающихся обстоятельств. Сегодня я считаю что-то правильным, а завтра, при тех же самых условиях, откажусь от этого или придумаю другую формулировку. Не существует такого положения, которое всегда оставалось бы идеальным. Тот, кто связывает организационные хозяйства и общества с каким-нибудь всесильным ученым — просто идиот. Нет никакого равенства, никакой свободы от частной собственности, никакого справедливого вознаграждения и прочих выдумок. И все эти различия между отраслевой экономикой и частным предпринимательством — всего лишь временная забава для бездельников и недоумков".