Александр Дюма - Путешествие в Египет

При каждом восходе п заходе солнца они славили горизонты, открывавшиеся нашим взорам. Потрясенные, как и мы, этой неожиданно возникшей панорамой и взволнованные возвращением в родные места, они прекратили разговоры; после минутной остановки караван продолжил свой путь, а верблюды, по своей воле ускорив шаг, показали нам, что им, как и их хозяевам, не чужд патриотизм. После пяти часов пути по этой дивной пустыне мы увидели на противоположном склоне вади лагерь племени валед-саид.

Множество шатров было расставлено кругом. Самые высокие принадлежали шейхам; проход между двумя шатрами представлял собой ворота. Эти шатры не походили на наши палатки. На тростниковые жерди, соединенные поперечными деревянными опорами, набрасывались длинные полотнища в белые и коричневые полосы, сотканные из верблюжьей шерсти. Полотнища, образовывавшие квадратный купол, ниспадали до самой земли, где были прижаты большими камнями. Шатры шейхов, которые, как я уже говорил, размерами превосходили остальные, были построены по такому же принципу, с той только разницей, что с положенной поперек жерди свисал кусок материи, деливший внутреннее помещение на две части. Как только нас заметили, из всех шатров стали выбегать взволнованные люди; узнав в пришельцах братьев, весь лагерь бросился к нам, испуская восторженные крики и кудахтанье, слышанные нами в Каире во время свадебного шествия. Впереди мчались женщины и дети, и мы уже было обрадовались, что сможем разглядеть их вблизи, но женщины внезапно разбежались, увидев чужеземцев. Наша охрана даже не пыталась их удержать, и мгновение спустя они влетели в лагерь и скрылись, каждая в своем шатре, как испуганные пчелы в улье. Остались только воины, старики и дети. Через несколько минут мы подъехали к ним, а наши дромадеры сами опустились на колени, не дожидаясь приказа Талеба.

Мы были представлены старейшинам племени, и они пригласили нас в самый красивый шатер, он принадлежал Талебу. Наш вождь любезно пригласил нас сесть и сам с достойнейшими из собратьев устроился рядом. Несколько минут мы просто наслаждались тенью, затем внесли миску, полную белоснежных сливок, один вид которых навевал прохладу. Я повернулся к Абдулле и показал ему взглядом на эту чудесную чашу, но он ответил мне презрительным жестом; я отнес его па счет деревенских угощений племени валед-саид, далекого от кулинарного искусства, которое тот изучал в столице. После ритуала, показавшегося мне бесконечным, так мне не терпелось отведать это блюдо, господин Тейлор запустил руку в миску, зачерпнул сливок и поднес их ко рту; однако, к моему величайшему изумлению, попробовав их, он не проявил никакого восторга и даже не допил оставшуюся в ладонях жидкость; внешне он оставался спокоен, правда, в этом угадывалось скорее умение владеть собой, нежели блаженство страждущего, обретшего наконец желанную влагу. Проявив мудрую арабскую степенность, обязывающую в торжественных случаях выдерживать короткий интервал перед каждой фразой, движением или поступком, я спросил у господина Тейлора, как он находит отведанный им буколический напиток.

- Это,- ответил он как истинный философ,- ни на что не похоже, попробуйте. Подобный ответ вселил в меня некоторые сомнения, но, обманутый аппетитным видом этих проклятых сливок, я тоже погрузил туда руку и, поднеся ее ко рту, проглотил все залпом. Меня ожидало чудовищное разочарование, и, не будучи таким дипломатом, как мой друг, я немедленно выдал себя - не только выражением лица, но и словами. Я закричал, требуя воды, мне тотчас же принесли полный кувшин, по, выпив его, я все-таки не смог заглушить вкус гнусного пойла. Я подал знак, чтобы принесли второй кувшин, и, выпив половину содержимого, оставшейся водой прополоскал рот. Абдулла, на котором я внезапно остановил свой безумный взгляд, смотрел на меня с видом человека, прекрасно знавшего заранее, что произойдет, но вместе с тем не пожелавшего отказать себе в интересном зрелище.

Позже я узнал, что это блюдо состояло из верблюжьего сыра, растительного масла и мелко нарезанного лука; все это смешивают и добавляют такие же "однородные" ингредиенты; результатом порочного смешения и является предложенная нам отрава. Впрочем, только мы со своим европейским гастрономическим вкусом не были способны оценить это блюдо, поскольку после Мейера, который с таким же, как и я, печальным результатом отведал "сливок", арабы набросились на миску и с вожделением съели все подчистую, у меня же в течение всего путешествия сохранилось стойкое отвращение к молоку.

Пока арабы были заняты едой, я с любопытством разглядывал внутреннее помещение шатра, не претерпевшее изменений со времен Авраама. Шатры в Каменистую Аравию привез с земли ханаанской еще Исмаил. Итак, я рассматривал на стенке шатра полосы, сотканные из темной шерсти, как вдруг мне показалось, что материю рассекает лезвие ножа, образовавшее щель около двух футов длиной; оно исчезло, затем показались два тонких, изящных пальчика с красными ногтями, они раздвинули края отверстия, проделанного ножом, и там заблестел черный глаз; это арабские женщины, желая увидеть христиан, но не смея показаться им на глаза, не нашли лучшего способа удовлетворить свое любопытство, не нарушив при этом закон, как проделать это крохотное отверстие, в котором в течение всего времени, пока мы сидели в шатре Талеба, каждые пять минут появлялся новый любопытный глаз.

Однако, пока дамы разглядывали нас в свое удовольствие, их мужья уничтожили без остатка "сливки", предложенные нам хозяевами. За ними последовало огромное блюдо с рисом, но на сей раз, наученный горьким опытом, я попробовал его, приняв соответствующие меры предосторожности. Новое блюдо обладало тем преимуществом, что вообще не имело вкуса - ни хорошего, ни дурного; рис, сваренный в воде, хотя и не доставлял приятных ощущений, но по крайней мере не вызывал тошноты.

Когда трапеза завершилась, мы решили в благодарность за оказанное нам гостеприимство вручить подарки. У нас было с собой несколько ярких, разноцветных носовых платков, которые мы раздали ребятишкам. Дети ходили совсем голыми, только на шее носили бубенец на шнурке, сплетенном из конского волоса. Я спросил о его назначении. Мне объяснили, что по вечерам, когда племя собирается на отдых, сначала через ворота проходят верблюды, затем бараны и, наконец, дети. Все "стада", начиная с самого ценного, пересчитывают, и, если недостает кого-то из детей, родители бросаются на поиски. Когда ребенок не отзывается на крики, то все прислушиваются и бегут на звон бубенца. Заблудившегося или убежавшего ребенка находят или ловят, приводят в лагерь и, только пересчитав всех по головам и удостоверившись, что все на месте, закрывают ворота.