Андрей Шляхов - Андрей Миронов

К огорчению Миронова, на съёмки Елена Проклова приехала со своим любимым мужчиной. По выражению Голубкиной, Миронов «раскатал губу», а в итоге произошла накладка. Ища утешения, Андрей, привыкший побеждать всегда и во всём и оттого очень тяжело переживавший поражения, вызвал из Москвы Ларису, которая бросила все дела и примчалась к нему в Сочи. Жалела, утешала, терпела срывы, и в конце концов Андрей оценил усилия Ларисы и сказал ей, как она сама выразилась, «потрясающий комплимент»: «Как ты на мать похожа!»

Когда-то давно Андрей уже говорил Ларисе подобное. Теперь вот повторил.

Голубкина не преувеличивала и не шутила – это на самом деле был комплимент из комплиментов, предел того, на что был способен Андрей, для которого, что бы он ни говорил во время ссор с ней, мать всегда оставалась эталоном женщины. И как бы он ни желал освободиться от материнской власти, сделать это было невозможно, подобно тому, как нельзя убежать от самого себя.

Одним из главных мотивов этого вечного мироновского самоутверждения и на сцене (благодаря чему он и стал тем, кем стал), и в жизни, если не самым главным мотивом, было стремление доказать матери (и самому себе), что он может всё и, в первую очередь, может быть независимым, полностью самостоятельным, свободным от материнской опёки, которую он ощущал, пусть и в разной степени, но всегда.

Так или иначе, но союз Андрея Миронова и Ларисы Голубкиной, основанный на любви и понимании, оказался настолько крепким, что разлучить их смогла только смерть…

В «Двенадцати стульях» Миронов пел:

Но в этот час, когда рукой своею я ласкаю вас,

Когда любовь сама собой идёт, не спрашивая нас,

С безумной силою я тихо повторяю:

«Поймите, милая, поверьте, милая,

Вы – мой кумир, я не покину вас!»

Уходя в дальнейшее пространство,

Я блесну непрошеной слезой,

А в страсти, как и в счастье,

Все мы ищем постоянства,

Но ничто не вечно под луной, нет.

Может быть, вы скажете кому-то,

Где-то на закате ваших лет:

«Всё-таки была, была одна минута

Той любви, какой уж больше нет…»[46]

Глава 15. Драматический актёр в зените славы

«Не могу назвать себя твёрдым человеком, – говорил Миронов. – Наверное, я человек нетвёрдый. У меня есть какие-то основополагающие принципы. Я имею в виду принцип порядочности, принцип чести, честности. Стараюсь не делать того, чего могу не делать, не говорить того, чего могу не говорить. Но назвать себя глубоко принципиальным человеком, пожалуй, не решусь. Хотя, может быть, в каких-то вопросах у меня проявляется принципиальность. Но я это, возможно, не очень осознаю. Вообще, наверное, когда человек себя осознаёт влюблённым, умным, талантливым, то он мгновенно становится в позу и „хошь не хошь“ начинает рисоваться и стараться чему-то соответствовать. Всё-таки, мне кажется, любой человек интересен в непосредственных проявлениях. Вообще, я думаю, что непосредственность – самое необходимое качество в нашей профессии. Сохранение её и в восприятии себя, и в восприятии окружающих очень важно. Любой контроль мгновенно её уничтожает. Когда человек подходит к зеркалу, он „хошь не хошь“ желает ощущать себя лучше, чем он есть на самом деле… Сказать об удовлетворённости? Не знаю, наверное, не могу. Я не хочу по этому поводу кокетничать и рисоваться. Чувство удовлетворённости может возникать какими-то мгновениями, какой-то секундой. Я помню успех того или иного спектакля, успех „Доходного места“, успех „Женитьбы Фигаро“ в Москве или в Ленинграде, или успех „Фигаро“ в Болгарии, где зал стоял в конце и кричал. Успех мой в отдельных концертах. Ощущение популярности, когда не дают сесть в автобус, или бесчисленное количество людей тянут к тебе руки, и ты себя можешь в какую-то секунду ощутить властителем жизни. Но всё равно это происходило на долю секунды, потому что потом возвращалось что-то такое, что помогало мне дальше жить»[47] .

Увы, большинство драматических ролей, сыгранных актёром Андреем Мироновым, в наши дни мало кто помнит. Или, так будет точнее, – помнят далеко не все. А ведь было, было! И много было драматических ролей! И каких!

Приглашение от Анатолия Эфроса, по справедливости считавшимся если не самым, то, во всяком случае, одним из самых лучших театральных режиссёров Советского Союза, не могло не обрадовать Миронова.

Анатолий Васильевич Эфрос (настоящая фамилия Исаакович) родился в 1925 году в Харькове. В семье интеллигентов, никак и ничем не связанных с театром, – инженера авиационного завода и переводчицы технической литературы.

В 1943 году Эфрос поступил в студию при театре имени Моссовета к Юрию Завадскому, откуда через два года перешёл сразу на второй курс Государственного института театрального искусства имени А. Луначарского. Начинал работать режиссёром в Московском областном драматическом театре и Центральном доме культуры железнодорожников, затем работал в Рязанском областном драматическом театре, а в 1954 году по предложению Марии Кнебель, главного режиссёра московского Центрального детского театра (ЦДТ), стал режиссёром этого театра.

На «детском» поприще, почему-то любимом далёко не всеми актёрами и режиссёрами, Эфрос трудился на совесть – за десять лет поставил четырнадцать спектаклей, можно сказать, возродил ЦДТ. Высокое театральное руководство оценило трудолюбие режиссёра и поручило ему возрождение другого театра – Театра имени Ленинского комсомола (Ленком), переживавшего не лучшие свои времена.

Три года, с 1964 по 1966, Эфрос «вытягивал» Ленком, но за все свои труды был не поощрён, а наказан. Увольнением. Почему так случилось? Дело в том, что Анатолий Эфрос был чужд политике, считая её недостойной такого возвышенного заведения, как театр. О нём говорили: «Кто-то славословит большевиков, кто-то критикует. А Эфрос большевиков просто не замечает».

В Советском Союзе руководителям подобного поведения не прощали. Аполитичность и среди простых тружеников считалась чуть ли не преступлением. Эфроса обвинили в «искажении классики» и «сняли» с должности. Анатолий Васильевич стал режиссёром, не главным, а «обычным» в театре на Малой Бронной. Там он поставил более двадцати спектаклей, преимущественно классику, в том числе «Три сёстры», «Ромео и Джульетта», «Отелло», «Дон Жуан», «Женитьба», «Месяц в деревне»… Изредка Эфрос обращался к современным пьесам, таким как «Счастливые дни несчастливого человека» Арбузова, «Человек со стороны» Дворецкого, «Эшелон» Рощина. Каждая его постановка привлекала внимание зрителей и критиков. Эфрос был интересным режиссёром. У него имелся свой, особый, метод. Анатолий Васильевич прочитывал старые, всем известные пьесы заново, проникая в их истинный, глубинный, подчас давно забытый, смысл.