Иэн Келли - Вивьен Вествуд
Приглашение на показ коллекции «Ведьмы». На нем творение Кита Харинга
После того как иссяк мой интерес к Малкольму в интеллектуальном плане, наши отношения покатились под откос, потому на этом и держались. Поначалу Малкольм помогал мне разобраться в проблемных вопросах, в особенности политических. Как мне было понять, что происходит в мире? А он знал гораздо больше, чем я. Он учился в художественном колледже, они там развивали разные серьезные идеи: об андеграунде и альтернативщиках, обо всем, что породило движение хиппи в 1968 году. Но как только я поняла, что Малкольм такой как есть, – всему пришел конец. Он остановился в развитии, застрял в 1968 году. Не копал глубже. Не был готов к тому, чтобы попытаться понять мир, в котором жил. Он предпочитал жить поверхностными знаниями и с их помощью манипулировать окружающими людьми. В какой-то момент мне уже нечего было у него узнать, я поняла, что больше не расту, находясь рядом с ним, и наш диалог прекратился. Малкольм в некотором смысле был более консервативным. Помню, когда я делала коллекцию «Панкутюр», он сказал, что хлопковая юбка гораздо лучше смотрелась бы, будь она из шелка, а я вдруг возразила: «Малкольм, может, ты и прав. Может, было бы красиво. Но и это не хуже, да и мне больше нравится так». Он был прав только в том смысле, что так юбка больше была бы похожа на предмет высокой моды, и, думаю, в моих прежних коллекциях появился шелк и прочее, на чем настаивал бы Малкольм. Забавно, но Малкольм любил шик. Но после коллекции «Пираты» я поняла, что больше не хочу с ним работать – я хотела сама воплощать свои идеи. Наши имена стояли рядом на ярлыках, но все больше работ были только моими. Последний раз мы вместе работали над коллекцией «Панкутюр». Во время создания «Ведьм» мы полностью разорвали отношения.
«Ведьм» (осень/зима 1983) я целиком придумала сама. Я была в Нью-Йорке и там познакомилась с работами Кита Харинга – и с самим Китом. Его граффити были похожи на иероглифы. На символы. Лающая собака или младенец, вокруг головы которого сияние, – визуальный язык символов, которые казались мне волшебными. Ему, кажется, ужасно приятно было услышать от меня, что мне очень понравились его работы, и в коллекции «Ведьмы» я использовала многие из его идей, потому что он был рад поработать со мной. Я не особенно слежу за современным искусством, но есть некоторые работы, которые я считаю по-настоящему актуальными, и таковыми, по моему мнению, являлись работы Кита Харинга. Его нельзя было не признать художником. Он умел донести свои мысли до окружающих, а его работы привлекали внимание. Через год после нашей встречи он заболел СПИДом и умер. Он был одним из лучших людей – всегда доброжелательный, приятный, щедрый и по-настоящему талантливый. Если бы он не умер, уверена: с его талантом он сумел бы выйти за рамки граффити. В общем, «Ведьмы» до некоторой степени были вдохновлены его работами и цветом: голубым, как бумага для фейерверков, розовато-лиловым, как бумага для розжига, флуоресцентными, как у его граффити. А еще появился грязно-зеленый, почти черный – он отражал тот период моей жизни и отчасти историю жизни Кита. А еще Харинг нарисовал лицо с тремя глазами. И квадрат с тремя глазами. В то время набирал популярность хип-хоп, что-то вроде стоп-кадра в танце, его можно было отразить в одежде, например поместив на кроссовки три языка. Я первая сделала кроссовки подиумной обувью, и не без причины: это соответствовало новым веяниям, граффити, наводнившим Нью-Йорк и Лондон, и «мультяшным» танцам – я рассказала обо всем этом посредством моды.
Постепенно ко мне стала возвращаться уверенность в себе. Я наконец узнала, что у меня есть талант, а еще уверенности мне придавало появление придуманных мною вещей в стиле панк на парижских подиумах. Я видела, как там все меняется. Меняются прически. Меняется даже «Vogue». Меня стали принимать всерьез. Например, я была у Грейс Коддингтон из лондонского «Vogue». Пришла к ней с чемоданом созданных мною вещей, и ее смутила одежда, которую я ей показала, совершенно ее не заинтересовав. Помню, я подумала: она хотя бы увидела, что дизайн хороший. Я поставила перед ней на стол маленькие ботиночки, превратившиеся в пиратские ботинки: выглядели они необыкновенно. Теперь они встречались по всему миру – и в Париже тоже. Но тогда она сказала так: «Нет-нет, поищите другой журнал». Так что я отправилась в «Ritz», и они поместили меня на обложку. Между прочим, на Грейс, хоть она и отвергла меня, была точная копия мохерового свитера, который придумала я!»
Кэролайн Бейкер (по словам Вивьен, «удивительный стилист»; она работала сначала в «Vogue», а потом у Вествуд) говорит, что лишь после того, как Терри Джонс ушел из «Vogue» и помог основать журнал «i-D», посвященный уличной моде и ее воздействию на нашу жизнь, в британском «Vogue» осознали, что упустили. «Мне нравилось, что делали в компании Вивьен, – говорит Кэролайн, – ее работы казались естественным и явным отражением творившегося в политической жизни страны хаоса, так что со стороны «Vogue» и других изданий было глупо игнорировать их. Моими любимыми коллекциями у нее были первые две – «Пираты» и «Девушки из Буффало». Они были словно приготовленные для нас блюда: аппетитные, простые, появившиеся перед нами будто по волшебству. Я стала немного растаманкой – такими же были образы из коллекции «Девушки из Буффало»: пышные юбки, растаманские шапки, прически с небрежными завитками: мы отыскали древнюю технику завивки волос, когда прядки накручивают на хлопковые ленточки. Все это придумала Вивьен».
Вивьен (в заднем ряду в центре) и ее сотрудники у магазина «Nostalgia of Mud» в Сент-Кристофер, 1982
«В общем, к 82-му – 83-му году я работала одна. У меня был закройщик и две швеи. Но даже вещи примерять приходилось самой. Я поняла, что, если хочешь, чтобы вещь хорошо и правильно сидела, нет ничего лучше, чем надеть ее на себя. Я до сих пор так считаю. Я так привыкла. Но в те времена мне было очень, очень тяжело.
Так что я сама стала придумывать модели и сама руководила компанией, организовывать производство и все остальное оказалось ужасно тяжело. Я знала, что это такое. Я была сама по себе, и хотя пресса с ума сходила по тому, что мы делали, до выпуска коллекций «Mini Сrini» («Мини-крини») и «Харрис-твид» у нас выдалось десять крайне тяжелых лет».
Когда отношения пары расстроились, Вивьен перво-наперво попыталась расширить компанию и открыла свой первый магазин в Вест-Энде – «Nostalgia of Mud» («Ностальгия по грязи») в торговой зоне Сент-Кристофер рядом с Оксфорд-стрит. Имя свое магазин получил как дань романтичной идее французов, идеализировавших нищету. Интерьер вызвал не меньшую реакцию, чем представленная в нем одежда, зато сочетался с выбранной Вивьен палитрой земляных оттенков и атрибутами культа вуду: этот стиль тут же попал на подиум, оформление скопировали для современных театральных постановок Великобритании. «Магазин напоминал площадку археологических раскопок. За концепция отвечала я. Я и Роджер Бертон, – говорит Вивьен. – Там были канделябры в стиле мисс Хэвишем, всякая мелочовка, которую я хранила в своем маленьком автомобильчике, а еще я придумала сделать чучела ворон из дерева и толстых досок, и так я познакомилась с Томом Биннсом. Второй из двух магазинов, которые я оформила сама, находился на Дэвис-стрит. Но мне нравился «Nostalgia of Mud», и он формировал общественное мнение». Магазин дал имя коллекции одежды «Nostalgia of Mud» («Ностальгия по грязи»), правда из-за представленных в ней длинных, в пол, боливийских юбок и сопровождавшего показ саундтрека «Девушки из Буффало» ее нередко называют «Девушки из Буффало». Магазин просуществовал всего лишь два года, пав жертвой разрыва Вивьен и Малкольма. Несмотря на это, коллекцию «Девушки из Буффало» показали в Париже и она снискала всеобщее признание. С нее начался период творчества Вивьен, впервые самостоятельного: оно оказало на мир моды небывалое влияние. «Новая романтика» с ее свободными рубашками и юбками, поясами и роскошными тканями была только началом. Палитру грязных цветов и вещи из поношенного войлока из коллекции «Девушки из Буффало» копировал весь мир моды – их в равной степени можно было увидеть в массовой моде, в коллекциях одежды для клубов и на подиумах. Свободный крой и приглушенные цвета вещей Вивьен очень понравились японцам, и образ бродяги в рваной одежде тут же был перенят маркой «Comme des Garçons», став ее отличительной чертой. Но вклад Вивьен был больше, чем просто установление новой моды благодаря усиленному вниманию СМИ к ней и ее партнеру. Она по-новаторски обращалась с тканью, и ее практические идеи почти сразу стали в моде аксиомами. Возьмем, к примеру, обтягивающую юбку-тубус. Вивьен вспоминает: «Я работала у себя в студии, и у нас там была кругловязаная двухслойная трикотажная ткань, которой моют окна. Мы сделали из нее «бытовой» кардиган с пуговицами из расплавленных крышечек для коллекции «Панкутюр». И я надела на себя эту ткань – она напоминает огромный чулок, – потому что всегда примеряла вещи, которые делала». Вивьен носила и сейчас носит британский 10-й размер. «Обычное кругловязаное полотно, но никто до этого не делал кофты из кругловязаного джерси. Его можно было носить как угодно, а мне очень нравилось, когда одежда из него длинная, до самых лодыжек. Этот образ стал знаковым».
