Иэн Келли - Вивьен Вествуд
В конце 1979 года Малкольм в последний раз уехал из Серли-Корт. Между ним и Вивьен не произошло ни ссоры, ни последнего откровенного разговора. Как выразился Джо, его отец просто однажды взял и не пришел домой. Мысли Малкольма все больше занимала Америка, финансовые дела семьи, как и магазина «World’s End», находились в критическом состоянии, и отчасти поэтому Вивьен взяла к себе жильца – старого друга и управляющего магазином Джина Крелла. Джин и Малкольм очень дружили, и Вивьен с Малкольмом восхищались, как выразилась Вивьен, «даром Джина продавать». Но магазин «Granny Takes a Trip» закрылся, Джин сидел без гроша, и Вивьен взяла его на работу и позвала к себе жить. Так что свидетелем того, как долго Вивьен оправлялась после разрыва с Малкольмом, стал их общий друг Джин, который, правда, говорит, что смотрел на все взором, мутным от героина, испытывая к Вивьен только благодарность и любовь. Ведь он считает, что Вивьен, хотя у нее тогда хватало своих проблем, спасла ему жизнь.
«Сперва я сидел на героине, а потом, когда уже не мог достать героин, пристрастился к алкоголю. Вивьен выхаживала меня все это время. Она всегда была против наркотиков. Не знаю, как ей удалось не сдать позиции с таким мужем, как Малкольм. Когда они расстались, уровень озлобленности окружающих достиг предела: люди на Кингз-Роуд и в ночных клубах, куда я ходил, проявляли ко мне враждебность, потому что им казалось, будто их предали. Будто я виноват в том, что сладкая парочка рассталась. Будто это их всех касалось. Вивьен взяла на себя руководство бизнесом и творческий процесс. На нее свалилось много забот. В прессе о нас говорили так, будто мы – огромная компания; на языке рекламщиков мы так и назывались, однако под дверью у нас стояли приставы. Мы не могли платить аренду, магазин пытались закрыть, а я, несмотря на угрозу депортации, отказался отдать ключи. Вивьен твердо решила удержать бизнес и доказать себе, а может Малкольму, что у нее получится. Она осталась на Серли-Корт и буквально заново сшивала свой жизненный путь. Она стала такой затворницей, что однажды в магазин даже пришел трансвестит, притворившись Вивьен. Тот период был странным во многих отношениях. Нам приходило много записок с угрозами нас убить. Они приходили по почте. Я даже не знаю, в курсе ли Вивьен. Записки делились на четыре категории: от тех, кто поддерживал Малкольма, от тех, кто поддерживал Майкла Коллинза, а еще писали судебные приставы и приходили письма о том, что мы виноваты в моральном разложении нации. Последние отличались самыми четкими формулировками: «Тебя ожидают вечные муки» – и тому подобное. Это они о Вивьен. Очень личные послания. Конечно, сейчас к ним отнеслись бы гораздо серьезнее, чем мы тогда. Возможно, даже сегодня Вивьен не представляет себе, в какой была опасности. А я не рассказывал: ей и так хватало переживаний. Атмосфера была хуже некуда».
На программке с показа коллекции «Панкутюр» изображения, навеянные «Бегущим по лезвию»
«Мама всегда великодушна к Малкольму, – печально замечает Джо. – Она очень добра к нему. Но пойми, Малкольм оставил нас с кучей долгов – маму, меня и Бена, а ведь это была наша жизнь, наш дом. Правда, он оставил не только долги, но и активы их с мамой общей компании. А сам бросил нас и уехал в Америку. Они не создали компанию как таковую и считались партнерами, но он бросил все. Оставил и долги и активы. В то время «World’s End» и новым магазином «Nostalgia of Mud» («Ностальгия по грязи») управлять было очень рискованно. А Малкольм не просто ушел. Он напоследок разрушил все. Попытался разрушить. Как-то Вивьен приходит на работу, а там новая подружка Малкольма в сшитой ею одежде указывает всем, что делать, заявляет, что теперь «дизайнер» – она, а Вивьен тут больше не работает. И знаешь, кто ее надоумил устроить все это в магазине? Малкольм. Такой вот у меня был отец. Так что с маминой стороны согласие ставить оба имени на ярлыках – чертовское великодушие; не он в первую очередь создавал эти модели, а она, тем более что он пытался все разрушить, когда мама боролась за выживание. А он все выкинул на помойку, пытался уничтожить ее дело и ее саму. Такой он был человек: если не мог что-то получить, полностью чем-то завладеть, то безжалостно выкидывал это на помойку.
Так вот, мы с Беном начали помогать Вивьен и работать в «World’s End», но не потому, что хотели сделать карьеру в моде или торговле. Мы просто хотели помочь маме. У нее не было ничего. А это ведь мама! Мы сидели у себя в Клэпхеме без электричества, без телефона, без воды и газа, потому что Малкольм все отключил. Но у меня было несколько ловких приятелей, которые знали, как подключить все обратно. А за дверью поджидали приставы, чтоб их, несколько здоровых бугаев, и тут я придумал: «Позвоню-ка я отцу». И, помню, звоню я ему по телефону-автомату, а он спрашивает из своего Голливуда: «У вас что, домашнего телефона нет?»
Несмотря на это, Вивьен всегда по-доброму отзывалась о Малкольме. Особенно в разговорах со мной. Но я знал, что она не раскрывает своих истинных чувств. Она говорила то, что, по ее мнению, меня не расстроит. Такая вот она. Ей пришлось очень тяжело. Теперь-то нам все известно. Версия Малкольма отныне звучала так: «Единственная причина успеха Вивьен – знакомство с Малкольмом Маклареном». Да, он прав, но только в том смысле, что он был зачинщиком. Думаю, мало кто осознает, что все вещи создавала Вивьен – она отвечала за весь дизайн. Она придумывала все эти классные футболки в стиле панк-рок, и я знаю, что они – ее отражение, в детстве я сам видел, как она их делала прямо у нас дома на Серли-Корт, – такой была мама. У нас стояла машинка для шелкотрафаретной печати и стол, тот, что сейчас у нее в студии, мы за ним ели, и он всегда был завален вещами, на которых она печатала рисунок. А вклад Малкольма? Приуменьшить сложность того, что она делала: «Опять картошку вырезаешь, да?» Все вещи для «Seditionaries», все рубашки анархиста – все это сделала мама, причем в нашей квартире: красила их в ванной и печатала на них рисунки в гостиной. Неделю за неделей. Создавала вещи для магазина».
«Наверно, мне нужно кое-что объяснить про нас с Малкольмом, – ни с того ни с сего заявила как-то Вивьен, когда мы с ней рассматривали образцы тканей и рисунок, немного напоминающий стиль панк. – Почему я психологически и мысленно была готова идти дальше в наших бурных отношениях. Люди правда удивляются этому. Он вдруг уйдет, потом вдруг передумает и вернется, потом снова уйдет. Это изматывало. Много позже, когда отношения стали ужасными, Малкольм даже нанял адвоката и потребовал у меня 50 000 фунтов… А когда я наконец нашла способ раздобыть эту сумму, Малкольм отказался взять деньги и сказал: «Разве ты не видишь? Я хочу, чтобы ты вернулась». Он все время играл со мной в эти игры – не появлялся дома и все в таком духе. Но я уже привыкла злиться на него. Я, бывало, била Малкольма. А однажды он дал мне сдачи. После я уже не поднимала на него руку. Но первой ударила я. Но тут уж я скажу как есть: Малкольм доводил меня до слез. У него был такой пунктик, и мне потребовалось время, чтобы найти решение. Он не мог выйти из дома, не проделав это. Не доведя меня до слез.
Но потом настал момент, когда я просто перестала плакать: больше не могла. У меня не осталось слез. Я осознала, что единственный способ избавиться от него и заставить прекратить пытку – заплакать, то есть дать то, чего он от меня хотел. Он хотел, наверное, чтобы мне было плохо, ударить побольнее. Он все время пытался ранить меня. Потому что ему самому было больно. Так вот он себя и вел – не уходил из дома, пока каким-то образом не доводил меня до слез. Иногда меня просто бесил его характер. В общем, проще было сдаться, расплакаться, чтобы он прекратил мучить меня. Позже я уже никогда не плакала по-настоящему. В тот момент я прекратила плакать. И с тех пор, честно сказать, ни разу не плакала. Выплакала все, что могла. Думаю, люди плачут обычно для себя, и вот пришел момент, когда я поняла, что с меня хватит».
Джо соглашается. До сих пор при общении с Джо и Беном, когда они вспоминают те годы, становится ясно, какое облегчение они почувствовали, когда Вивьен и Малкольм наконец разошлись, хотя Джо и говорит, что его мама была далеко не тряпка: «В конце их отношения стали просто ужасными. Каждое утро только визг, крик и визг. И мы только и ждали, когда Малкольм наконец уйдет из дома. В итоге каждое утро Вивьен вроде как заставляла себя заплакать, потому что знала, что тогда он уйдет и все кончится, и мы сможем начать наш день. Малкольм был отвратительным задирой. Классический пример каких-то ущербных, нездоровых отношений – у них была взаимная зависимость друг от друга, и он, заставляя маму плакать, чувствовал себя… короче, получал те эмоции, в которых нуждался. Вивьен не так-то легко было заставить дать сдачи, но ты всегда точно знал, когда зашел слишком далеко. Не то слово! Мама могла ударить так, что искры из глаз сыпались. Помню, однажды мы ехали в метро, примерно в тот период их отношений… Не знаю, покажет ли этот эпизод, как сильно она могла разозлиться… В общем, у нее был офис в Кэмдене, и наш поезд всегда останавливался в перегоне между Морнингтон-Крисент и Кэмденом. Как-то мы ехали вместе, и в вагоне какие-то девицы издевались над индианкой. Говорили что-то отвратительное в расистском духе, вроде: «Здесь страшно воняет карри». Та женщина не выдержала и встала, чтобы выйти из вагона, но поезд застрял в туннеле, и тут одна из девиц достала из носа огромную козявку и вытерла о ее сари. Женщина повернулась и спросила: «Почему вы так со мной?» Тогда откликнулась Вивьен и ответила: «Потому что они безобразно воспитаны». Тут поезд тронулся, мы встали, чтобы выйти, но одна из девиц подставила индианке подножку… Тогда Вивьен схватила девицу за патлы и надавала ей по лицу так, что в руке у нее остался выдранный клок волос. Потом, когда она вышла из поезда, ее трясло. Но проучила она ту девицу знатно. Да, Вивьен может крепко наподдать!»
