Время собирать груши - Михаил Яковлевич Грушевский
Во время выступлений, поскольку мой английский на достаточно приличном уровне, я позволяю себе иногда переходить на него, когда в зале много публики, не понимающей по-русски. Но тут есть нюансы. Поскольку я изучал английский язык, мне всегда очень нравилось сравнивать наши поговорки и их аналог на английском языке. Например, «Лучше поздно, чем никогда». На английском есть практически аналог: «Better late than never», но они еще добавляют: «But better never late» – то есть «но лучше не опаздывать». Мне это очень симпатично, потому что я ненавижу опаздывать. Или, допустим, мы говорим: «Кто не пришел, тот опоздал», а у них этот аналог звучит так: «First come, first served» – то есть «кто первым пришел, того первым обслужили». Но все-таки подразумевается, что потом есть и второй, и третий, и, может быть, даже 118-й… Но все-таки лучше не опаздывать. Мне это очень нравится. То же самое – и про то, как лучше уходить. Говорят, что лучше мучительный конец, чем мучения без конца, но моя версия другая: лучше и не начинать мучиться. Мне кажется, что для меня это самый подходящий рецепт. Преодолевать какие-то мучения – какая-то крайняя форма, близкая к мазохизму.
Готовясь к выступлениям, я обычно высчитываю, какие анекдоты будут понятны иностранной аудитории с учетом поправки на ее менталитет.
Например, есть знаменитый анекдот про Михаила Сергеевича периода его борьбы с пьянством: Однажды Горбачев на три дня исчез. КГБ сбилось с ног, ищет-ищет Михаила Сергеевича, а его нигде нет. Когда Горбачев возвращается, кагэбэшники смотрят на него и не могут узнать: мало того что он весь мятый и грязный, так еще и пятна на лбу нет. Они спрашивают: «Где вы были? Мы вас тут искали, с ног сбились». А Михаил Сергеевич им объясняет: «Я вышел из дома, подходят ко мне два мужика и говорят: „Выпьешь с нами на троих?“ Я согласился, решил с народом пообщаться. Пошли по магазинам, а там пусто, ни коньяка, ни водки, ни шампанского. Хорошо, что у них хоть пятновыводитель нашелся». Конечно, иностранцам и в голову не могло прийти, что пятновыводитель можно пить. Поэтому, прежде чем рассказывать им этот анекдот, требовалась подготовка. Вот я и начинал с «сухого» закона – это им понятно, у американцев, например, тоже был «сухой» закон. Потом рассказывал о дефиците, при котором стояли длинные очереди, – и это они тоже понимали. Есть страны, где свои проблемы со спиртным. И я говорил, что наши люди вынужденно пили спиртосодержащие вещества, после чего сообщал: «А сейчас анекдот про пятновыводитель».
Возможно, после такой длительной «артподготовки» анекдот несколько терял свою прелесть. Но всегда нужно с уважением относиться к аудитории и знать, чего она хочет. Это ведь часть профессии – чувствовать аудиторию. Не следует рассказывать анекдоты про нашу жизнь, которая только нам и понятна. Лучше рассказать анекдот про то, что имеет международное значение. Например, взаимоотношения с тещей…
Кстати, покойный Зиновий Ефимович Гердт рассказывал французский анекдот, как один француз приходит в аптеку с фотографией тещи, а аптекарь ему говорит: «Фотография матери вашей жены – недостаточно веский аргумент, чтобы я мог продать вам яд». Это что, не общая тема?
Говорят, что в юморе подавляющее большинство «лиц еврейской национальности». Наверное, это потому, что евреям свойственно смеяться над собой. Многие великие народы не очень любят над собой подшучивать, они щеки надувают, и пафоса в них много. А евреи сами рассказывают анекдоты про того же Рабиновича, который и прижимист, и хитроват, а то и рогат. Подобная самоирония – это, я думаю, защитная реакция, которая выработалась за многие годы гонений. И поэтому раз евреи смеются над собой, значит, они могут смеяться и над русскими, и над армянами, и вообще – над жизнью. Игра ума свойственна еврею. Что поделать, у евреев своя специфика, которая заложена в юмористическом отношении к жизни.
Я к своей жизни тоже так отношусь. Абсолютно. У меня, например, были ситуации надлома, ощущения краха, когда вокруг вдруг появлялась какая-то подлость, низость, и по логике вещей я должен был бы сломаться, потеряться, а я как-то все сразу переводил в плоскость юмора и говорил себе: «Ну надо же, как меня купили!» Начинаешь иронизировать и смеяться над своей недальновидностью – и ничего, глядишь: жизнь продолжается.
Часть пятая
Спортивные груши
Страстный болельщик ЦСКА
История моего приобщения к спорту развивалась довольно интересно. Я типичный болельщик игровых видов. Соревнования конькобежцев или, предположим, легкоатлетов меня могут заинтересовать только на уровне Олимпиады. Мальчишкой я, конечно, гонял мяч на улице. Смешнее складывались отношения с хоккеем. Впервые на коньки встал, если не ошибаюсь, в 42 года – одновременно с четырехлетней дочкой. Как выкручивался в детстве? Натягивал валенки и шел в ворота – играть-то хотелось! И знаете, получалось. Когда во дворе делились на команды, я пользовался спросом у хорошо игравших ребят. Реакция-то у меня была неплохая – занятия настольным теннисом сказывались. Потом в моей жизни появился большой теннис – тоже в «диком» таком варианте. А еще шахматы. Да-да, «лошадью ходи»… Собственно, поэтому я, наверное, и болею за ЦСКА. Сначала я хоккейным клубом всерьез заинтересовался. Дело было в начале 1970-х, армейцы тогда гремели на весь Союз. Молодой, но уже непробиваемый Третьяк в воротах, легендарная тройка Михайлов – Петров – Харламов; Гусев, Цыганков, Викулов – сказочная была команда! А в футболе, как это ни парадоксально, я поддерживал киевское «Динамо».
Да. В 1975 году киевляне выиграли Кубок обладателей кубков, потом Суперкубок УЕФА – на этой волне я и проникся к ним симпатией. Да и разве только я?! С точки зрения стилистики, эстетики игры та команда Лобановского была одной из лучших в истории советского футбола, в Европе шороху навела. В общем, школьником я болел за них и только со временем осознал, что как-то негоже мне, ярому поклоннику хоккейного ЦСКА, оставаться равнодушным к ЦСКА футбольному. Вместе
