Михаил Ульянов - Реальность и мечта

Вот, например, мы привыкли к тому, что, возвратившись из эмиграции в Петроград, Ленин был в кепке, но исторически достоверно, что он был в шляпе-котелке. В кино и спектаклях в период пребывания в Разливе, а затем в ночь Октябрьского восстания обычно изображали Ленина с усами и бородкой, хотя известно, что он, скрываясь от агентов Временного правительства в облике рабочего Сестрорецкого завода Константина Петровича Иванова, был побрит и загримирован. Да, многие мифы о вожде были канонизированы при советской власти. Поэтому даже очевидцы событий начинали путаться, был ли Ленин на броневике в феврале 1917 года с кепкой в руках.

Мне кажется, искусству не следует гнаться за протокольной точностью исторических персонажей. Но, с другой стороны, домысливать за них что-то правильное, с точки зрения драматурга, режиссера или актера, — это значит подменять реальность своими представлениями о мире и людях, о ходе времен и событий.

Пожалуй, торжество такого подхода к ленинскому образу началось в 1968 году с выхода фильма режиссера Юлия Карасика «Шестое июля» по одноименной пьесе того же Шатрова. Там в роли Ленина выступил Юрий Каюров. В этой ленте нет никакой облегченности, никаких умилительных подробностей из быта Владимира Ильича. Взяты сложные обстоятельства — одинаково тяжелые и для страны, и для революции, и для Ленина. В их понимании единственно верным компасом для художников служили документы, которые давали возможность ничего не домысливать и не приукрашивать.

А актерскую заслугу Каюрова я видел в том, что в фильме он не делает ни малейшей попытки сыграть Ленина, Каюров не стремится к воспроизведению жестов, походки, голоса реального вождя. Зато он сосредоточен на внутреннем состоянии Ленина в моменты принятия решений. И потому все, что совершается им, покоряет серьезностью. По его лицу, по разговорам, которые он ведет по телефону, по выступлению с трибуны зритель понимает, что в эти минуты решается судьба государства: на его глазах лидер компартии принимает единственно правильные решения, спасающие завоевания революции.

Несомненно, Каюров рисковал, играя Ленина в непривычной для зрителя манере. Актеру, идущему вперед в развитии образа, всегда приходится преодолевать не только выработанные годами приемы игры, но и естественные штампы зрительского восприятия. Тем не менее Каюров отказался от срисовки своего героя с привычных актерских клише — этаким добреньким, улыбчивым человечком, и, на мой взгляд, не потерял, а выиграл от этого.

Две серьезные работы в роли Ленина были и у меня. В театре это спектакль «Брестский мир», поставленный Робертом Стуруа по пьесе Михаила Шатрова. И фильмы, тоже по шатровским сценариям, снятые на телевидении к 1970 году, то есть к столетию со дня рождения Ленина, а показанные… через двадцать лет.

Шатров много занимался Лениным и был непревзойденным мастером документа. Драматург понимал, что художественные сочинения на эту тему по партийным инстанциям не пропустят, и создал серию недлинных — на час, час двадцать — картин, в которых отражались некоторые события и эпизоды из жизни вождя. Это были строго документальные произведения. Все оттенки того времени, все его высказывания и высказывания его сподвижников или врагов черпались из подлинных записок, партийных протоколов, не говоря уж о статьях самого Ленина.

Режиссер Леонид Аристархович Пчелкин, взявшийся за эту работу на телевидении, выбрал наиболее заметных в ту пору актеров, в их числе оказался и я.

Моя роль была очень тяжелой, ибо в фильме не требовалось никаких трактовок образа Ленина: мне следовало правдиво передать то напряженное состояние, которое окрашивало ленинские, взятые из документов слова. Поэтому от меня ждали проникновения в суть мыслей Ильича в тех или иных обстоятельствах. Скажем, для Ленина незаключение Брестского мира, продолжение войны с Германией грозили крахом: ведь война двигалась к явному поражению кайзера, то есть в этом случае — к усилению небольшевистских партий, а значит, ослаблению самих большевиков и поражению их революции. И борьба Ленина за то, чтоб подписать Брестский мир, была отчаянной, трагичной: он оставался в одиночестве даже среди верхушки собственной партии.

Реальность и мечта

Его соратникам было трудно примириться с тем, что придется пожертвовать чуть ли не всей Украиной, частью самой России, оставить во власти противника своих товарищей-революционе- ров, преданных партии рабочих, воевавших на той территории. Но Ленин был жесток, упрям и несгибаемо убежден, что «позорный» мир необходим для победы революции. И Брестский мир был ратифицирован. Таково содержание первой серии из четырех в фильме «Штрихи к портрету Ленина». Оно точно выражено в названии части: «Поименное голосование».

Вторая часть «Полтора часа в кабинете Ленина» снова связана с Брестским миром: убит посол Германии в России Мирбах. Из-за этого мог сорваться хлипкий мир с Германией. Возмущенные немцы могли начать новое наступление и захватить еще большую часть России, чем это оговаривалось в мирном договоре. Поэтому Ленин мечется, мучительно ищет выход из создавшегося положения. Его задача, с одной стороны, — удержать немцев на их позициях, а с другой — нейтрализовать своих идейных противников, партию эсеров, подстроившую убийство посла, чтобы эсеры не смогли воспользоваться сложившейся обстановкой и захватить власть.

В третьей части «Воздух Совнаркома» описан эпизод из жизни Ленина после ранения его эсеркой Каплан. Сегодня, судя по свидетельствам и новым документам, версия о виновности Фанни Каплан подвергается большим сомнениям. Чем-то это покушение напоминает историю убийства президента Кеннеди Ли Харви Освальдом. Но кто бы ни стрелял в Ленина на заводе Михельсона, большое беспокойство среди рабочих было вызвано. Поэтому к вождю от пролетариев постоянно шли письма с вопросами о здоровье и самочувствии. И сподвижники Ленина, чтобы не допустить сплетен и кривотолков, решили снять короткую кинокартину, киносюжет, показывающий, что Ленин жив, почти здоров и поправляется. Основой сюжета стала его прогулка по территории Кремля с Бонч-Бруевичем. А суть нашего фильма была в следующем: Ленин страшно недоволен, что его товарищи по партии хотят широко и пышно, на всю республику, отпраздновать его пятидесятилетие. Ильича волнуют совсем иные проблемы, и вся эта мельтешня со знаками внимания и подобострастием его раздражает и сердит. Еда, одежда, быт вообще — явно не были пристрастием вождя революции: слишком грандиозной была его цель, чтобы думать о подобном. Кстати, таким же был Сталин: сосредоточив в своих руках максимальную власть над судьбами страны, он, пошевелив пальцем, мог получить все, что пожелает, в любом количестве. Однако в бытовых вопросах ему хватало одного сознания своего всемогущества. По сравнению с этими фигурами вожди рангом поменьше здорово проигрывали из-за того, что, пользуясь своим положением, старались побольше нахапать и унести в собственные закрома. Высшая философия неограниченной власти или, вернее сказать, высшее наслаждение ею им было не по плечу. А таким людям, как Ленин и Сталин, оно было ведомо. Думаю, Ленин понимал, какая роль уготована ему на исторической сцене. Поэтому, разговаривая с Бонч-Бруевичем о предполагаемом празднестве в честь его юбилея, он без рисовки отказывался от торжеств: «Надо работать! Надо работать! И не надо болтать!» И ругался, что вопреки его мнению юбилей все-таки организовали.