В. Беляев - Огонь, вода и медные трубы

Переносили раненных бойцы, которые назывались санитарами. Они не пользовались носилками, а, взвалив раненного на спину, несли в операционную. Обращались они к раненным: — «Май милый» Видимо в их местности такое произношение. Санитары очень дорожили своей службой. Санбаты обычно расположены в 15 — 20 километрах от передовой и вероятность быть убитым или раненным ничтожно мала.

Дошла очередь и до меня. Санитар взвалил меня на спину и со словами «Май милый» — понес в операционную. Около хирургического стола он сказал:

— Ложись на стол!

Стол был залит кровью. Прошу вытереть его Медсестра со словами — «Ишь, ты какой!» — выполнила мою просьбу..

Ко мне подошел молодой обросший бородой до самых глаз, хирург и медсестра. У них рот и нос были прикрыты марлевыми повязками. Поглядев на хирурга, подумал, что у него нет времени побриться. Все время приходиться оперировать раненных. В наступлении их очень много.

На пальцах левой руки врача блестели хромом многочисленные хирургические инструменты. Спустив мои шаровары, они похвалили повязку. Но потом, к величайшему моему изумлению, начали усердно рассматривать мои шаровары. Чтобы лучше рассмотреть, они даже наклонились над столом и, вдвоем, усердно изучали каждый квадратный сантиметр шаровар. Они шумно дышали. Их лица были сосредоточены.

Тут меня осенило: они ищут дырку от осколка, который ранил меня. Скорее всего, они заподозрили, что мое ранение дело моих рук.

В то время шла борьба с самострелами. Так назывались военные, которые сами себе наносили ранения. Их всегда расстреливали или отправляли в штрафные роты, что равносильно расстрелу.

Это недоверие мне очень не понравилось. Чувство унижения не покидало меня все это время. Меня подозревали в совершении такого гнусного преступления! Оставалось только молчать. Наконец оба, и хирург, и медсестра облегченно и шумно вздохнули — дырку от осколка в моих штанах они все же нашли.

Потом началось самое мучительное. В рану запустили зонд, чтобы определить, где осколок. Реакция с моей стороны была не совсем мужской. Если быть совсем точным, то — позорной. Каждое движение хирурга сопровождалось моим громким криком Этот крик вызван двумя причинами: во — первых болью, а во — вторых страхом. Мне было не ясно, что они еще сотворят со мной!.

Операцию обслуживали несколько медсестер. Одна из них держала мою голову. Ей, видимо, было жаль меня. Чувствую, как ее слезы падают на мое лицо. Другая медсестра держала руки. Еще одна держала меня за ноги. Впечатление было такое, что меня, как Иисуса Христа, распяли на кресте.

Затем начали замораживать ногу. Для этого в ногу толстыми шприцами сделали несколько уколов тоже очень болезненных. Уже потом, после операции, с удивлением увидел, что бедро моей ноги стал толстым, как у женщины,

А вот, когда хирург начал резать, боли совсем не было. Чувствую, что меня режут, а боли нет. Даже растерялся. Для порядка надо орать, а орать не хочется.

Хирург сделал продольный разрез и, ухватив щипцами осколок, пытался его вытащить. Несмотря на то, что это был молодой и сильный парень, вытащить осколок ему не удалось. Он отпустил его и сделал поперечный разрез. После чего, без труда, вынул из раны кусочек металла, который причинял мне столько страданий. Осколок он бросил мне на грудь.

Рассматриваю этот кусочек металла и, удивляюсь, какой он маленький! Не больше ногтя на указательном пальце и не толстый! Края зазубрены. Все ясно! Своими краями он рвал мышцы ноги и, поэтому было больно.

— Еще ранения есть? — спросил хирург.

Во мне находился еще один осколок, но, понимая, что вторую такую операцию не перенесу, соврал:: — Больше ранений нет!

Приказав медицинской сестре, сделать перевязку с каким то хитрым названием, он ушел из палатки.

Красавица медсестра сноровисто наложила повязку и, два санитара положили меня на носилки и направились к выходу из операционной. При выходе из палатки чья — то заботливая рука влила мне в рот немного водки и сунула в зубы кусок копченной очень вкусной колбасы. Совсем отвык от такой вкусной еды. С началом войны с Финляндией даже хлеб был дефицитом. С, трудом, повернув голову, увидел ту же красавицу медсестру

С тех пор шрам на бедре моей левой ноги, имеет форму креста. Думаю, что этот крест оберегал меня все эти годы

Меня перенесли в палатку, где находились уже прооперированные бойцы. Мы лежали рядочком на земле. Страшный холод бил нас. После некоторых раздумий пришел к выводу, что этот озноб вызван, как потерей крови при операции, так и действием хладагента, который распространился по всему телу. Санитары принесли огромный брезент, которым прикрыли нас всех. Сразу стало теплее.

Наступило утро. Нас положили в кузов грузовика и повезли в ППГ, что расшифровывается так — Полевой передвижной госпиталь. Не надо путать с ППЖ, что расшифровывается — Полевая походная жена. Очень распространенный термин у штабных работников.

В ППГ меня не оставили, а в товарном вагоне перевезли в Тулу в стационарный госпиталь. Здесь меня остригли, сняли с меня обмундирование и нижнее белье. Нужно отметить, что мое нижнее белье было не белым, а серым. Вернее темно — серым. Никогда, до этого, да и после, у меня не было такого грязного белья. Раздевали меня женщины и, мне стало нестерпимо стыдно.

— Белье мое грязноватое. Я с передовой. Там всякое бывает: то землей засыплет, то в пыли катаешься!

— Разве мы не понимаем? С фронта привезли! Иначе быть не может! — тактично ответили санитарки.

Затем понесли в ванну. При виде ванны меня охватил страх, что вода попадет в рану. Но женщины рассмеялись и заверили меня, что все будет в порядке. Они прикрыли повязку клеенкой и,. вымыли меня. Эта процедура мне очень понравилась! Затем переодели в чистое белье. Такого удовольствия мне никогда не приходилось испытывать!

Других бойцов, заросших щетиною, брили, а мне это не требовалось. С горечью заметил, что по всем показателям отстою от других бойцов. Точнее говоря, все процессы в моем организме идут замедленно. Мужчины растут обычно до 22 лет. У меня этот процесс закончился только в 25!.Да и бриться стал позднее других.

Палата, в которую меня положили, была довольно просторной. Когда — то здесь была классная комната. Коек было очень много. Все сияло белизной и, мне было очень приятно находиться в такой чистоте, от которой на фронте совсем отвык.

Во время войны раненныз в госпиталях называли «раненный — больной».Этот термин применялся во всех случаях и при обращении к пациенту и в официальных бумагах..

О пребывании в этом госпитале, надо остановиться особо. Здесь мне исполнилось восемнадцать лет. Вот, когда только стал совершеннолетним и, по закону, меня могли призвать на военную службу. То обстоятельство, что был призван, до этого возраста, объясняется войной.