Артем Драбкин - Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших
13 февраля 1983 года в Волгограде состоялась встреча ветеранов 64-й армии, через сорок лет после завершения битвы под Сталинградом люди съехались со всей страны, отмечать эту дату.
У автобуса с табличкой «97-я стрелковая бригада» стоял один ветеран, который спросил меня: «Товарищ лейтенант, вы меня не узнаете? Я Кужель Николай Петрович из Ангарска, я вам связь всегда в роту тянул!» И тут подошел еще один человек и стал меня обнимать. Это был бывший моряк с моей роты, ручной пулеметчик Михаил Лобков, после войны он поселился в Севастополе.
Всех ветеранов-сталинградцев, приехавших на эту встречу, пригласили на торжественное собрание в здании театра, где среди других перед нами выступил сын нашего командарма Шумилова. А потом нашелся человек, ветеран нашей бригады, Жандаров из Златоуста, который стал искать бывших бойцов и командиров 97-й СБр, воевавших в Сталинграде.
На сбор ветеранов бригады приехало 40 человек, а всего Жандаров нашел по стране около 100 бывших бойцов и командиров из нашей бригады…
В Сталинград бригада прибыла, имея в своем составе около 5000 человек. В ходе боев до конца октября 1942 года в бригаду все время вливали новые резервы, а вот осталось нас в живых совсем немного, и то, большинство выживших — это инвалиды войны, списанные из армии в середине войны после тяжелых ранений…
Ведь каждый метр земли в районе Купоросной балки круглосуточно находился под немецким огнем и пристальным наблюдением. Один неосторожный шаг, даже просто на пару секунд выпрямился в полный рост — и ты труп… «Мертвых зон» у нас не было. Людей не там, где надо, в атаку подымешь — всех моментально положат из пулеметов.
Моя рота в октябре провела удачный разведпоиск. Саперы нам сделали проход, мы вчетвером незаметно доползли до немецких позиций и затаились возле входа в немецкую землянку. Появился немец, мы на него навалились, а он, сволочь, здоровый попался, успел ударить кулаком одного из наших и выбил ему передние зубы, но немца мы свалили, заткнули рот кляпом, он так и не успел заорать и позвать на помощь. К себе «языка» притащили, не поднимая шума…
Часто приходилось подползать или пробираться по разбитым окопам и ходам сообщения поближе к немцам, чтобы определить новые огневые точки. Ночью со связным как-то поползли тихо вдвоем по ходу сообщения на немецкую сторону, и вдруг меня кто-то дернул за бок.
Я обмер… а это был просто труп убитого моряка, его засыпало землей, а ноги торчали, так я за ногу зацепился. Но в ту секунду, пока не разобрался, я испытал настоящий страх.
Были ли в роте случаи перехода на сторону врага? Достоверных таких случаев не было, но один раз у нас исчез боец из окопа боевого охранения, но сам ли он перешел к немцам, или его немецкая разведка сцапала — я не знаю.
До начала нашего наступления немцы очень часто сбрасывали листовки с самолетов на наши головы и вели пропаганду через громкоговорительные установки. По утрам нередко вся наша оборона была усыпана немецкими листовками с призывами на сдачу в плен: «Бей жидов-комиссаров!». Листовки были из лощеной бумаги, в центре красочный рисунок — Сталинград, охваченный огненным кольцом, а со всех сторон немецкие танки. Бойцы не боялись поднять такую листовку с земли, так как политрука в роте у нас уже не было, а бригадные особисты на передний край нос не совали, у нас же убивают, зачем им это…
Самострелов в роте тоже не припомню…
Вообще, боевой настрой в роте был на самом высоком уровне, от нас до Волги было несколько километров и мы были твердо уверены, что если немцы через нас прорвутся, то только тогда, когда погибнет последний из нас, мы знали, что будем стоять насмерть, достойно сражаться до последнего патрона. Мы понимали, что являемся смертниками, но были морально готовы в любой момент, когда потребуется, умереть за свою Родину и не допустить врага к Волге.
В конце декабря мы пошли в дневную атаку, сначала ранило моего товарища, взводного, лейтенанта Решетникова, а потом и меня. Разрывная пуля угодила в антабку, и осколок от нее попал мне прямо в глаз. Но добраться до санбата не было никакой возможности, немцы вели жуткий огонь. Связной отвел меня в старую землянку, а там разместился штаб сводного курсантского полка. Вечером командир полка обратил на меня внимание: «Это кто такой?» — «Командир стрелковой роты» — «Почему не отправили раньше?!» — «Сильный огонь, не пройти» — «Немедленно доставьте лейтенанта в санроту!», и после приказа комполка меня вместе с еще одним тяжелораненым вывезли в санбат, а потом переправили через Волгу, в госпиталь расположенный в Ленинске, где собралось тысяч пять наших раненых из Сталинграда.
Баданес Михаил Кусилевич
Лейтенант 20-го танкового полка 59-й механизированной бригады 4-го механизированного корпуса
19 ноября 1942 года с линии озер Цаца-Барманцак мы ушли в прорыв в направлении станции Кривомузгинская.
Наш полк шел в авангарде, командовал передовым отрядом полковник Белый. Ночью переправились через Волгу, закопали танки в землю, тщательно замаскировали машины. В полку ожидали, что немцы встретят нас убийственным огнем, и были готовы к серьезным потерям, но утром после нашей сильнейшей, поражающей людское воображение артподготовки мы двинулись вперед, не встретив яростного сопротивления. Стояла дикая канонада, наши артиллеристы своим огнем просто раскалывали степь. Комполка приказал мне подтянуть тылы к танкам. Поехал назад на БТР. Добрался до тыла бригады и передал зампотылу Быкову приказ комполка. Быков до войны был заместителем директора завода ГАЗ. За полчаса все были готовы к движению. Мы не могли догнать свои танки! Настолько стремительно бригада ушла в прорыв, что все наши поиски в сальской степи были напрасны. Вечером колонна остановилась, выставили боевое охранение. Я решил проехать вперед и продолжить поиск танков. Поехали вместе с командиром автороты Курбатовым и в темноте наскочили на минное поле. Машина подорвалась. Нас взрывом выбросило из машины, хорошо хоть дверцы были брезентовые. Отполз в сторону, вроде руки и ноги целы, а голова страшно гудит. Курбатов тоже счастливо отделался только контузией. Всю ночь шли назад к своим, поддерживая друг друга. Утром поехала машина снять запчасти с подорвавшегося грузовика и тоже налетела на мину. Проклятое место… Прошел месяц с небольшим, я ехал в тыл за моторами, и на моих глазах в том же самом месте, наехав на мину, взлетела на воздух легковушка. А до этого саперы там все тщательно проверяли…
Через два дня мы нагнали полк. В полку было 4 танковых роты, всего 41 танк. Но вскоре на Чире, в районе села Мариновка, полк потерял много танков. Немцы стянули к Мариновке тучу артиллерии и встретили нас стеной огня. Наши потери были страшными. Осталось на ходу всего десять машин. Каждый день на линии Платоновка — Мариновка на немцев шел в атаку свежий полк или бригада, от которых к вечеру ничего не оставалось. А 14 декабря развернулось страшное побоище под Верхне-Кумской. Там корпус потерял последние танки, но остановил немецкие соединения Гота, пытавшиеся разорвать кольцо окружения под Сталинградом.
