Артем Драбкин - Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших
Кроме того, в нашу бригаду был влит сводный курсантский полк, сформированный из курсантов военных училищ на Северном Кавказе (пехотные училища Махачкалы и Орджоникидзе)…
А вот уцелело нас очень мало. Из своего курсантского выпуска я на встречах ветеранов 64-й армии почти никого не встречал… Выжили единицы…
Нейтральная полоса между нами и противником в сентябре-октябре составляла от 40 до 70 метров, на отдельных участках мы с немцами гранатами свободно друг с другом перекидывались.
Мы зарылись в землю, в траншеи полного профиля. По ночам бойцы, свободные от дежурства, в первой траншее и в боевом охранении, находились в землянках, стены которых крепили ящиками от патронов, так как почва там песчаная и обваливалась после каждого артобстрела или бомбежки. Чтобы как-то осветить землянку, в ней жгли телефонный шнур, который, коптя, все же горел и давал тусклый свет. Прямо перед немецкими позициями на самой высоте немцы посадили в разбитые танки своих снайперов, которые нам не давали поднять головы ни днем, ни ночью, и затишья, как такового, у нас никогда не было, от снайперского огня мы несли все время серьезные потери. Жить нам давали только по воскресеньям, немцы в выходной день вели умеренные боевые действия, но тут слово «умеренные» надо взять в кавычки, поскольку для оценки я применяю сталинградские стандарты. Бомбили нас ежедневно и по несколько раз, а нашу авиацию мы не видели, только ночью иной раз слышали гул моторов, в небе появлялись По-2, сбрасывали бомбы на немецкий передний край, а с рассветом небо становилось «чисто немецким»… Минометные и артиллерийские обстрелы немцы проводили, словно сверялись по часам, методично били по нашей линии обороны, которая, до захвата нами высоты 145,5, была у них как на ладони. Боеприпасы мы строго экономили, так как постоянно были перебои с доставкой патронов и гранат на передовую, ведь переправа через Волгу все время находилась под огнем. С питанием на передовой вообще было очень туго, бывали дни, что весь дневной рацион состоял из одного сухаря на бойца.
Дело доходило до крайности, не все могли выдержать голод, у меня был связной, родом из Крамского района Орловской области, так он однажды пришел ночью в роту с термосом горячего супа. Я этим супом накормил остатки роты, а потом спрашиваю связного, где он достал этот термос, ведь из тылов, с полевой кухни, нам горячего питания не приносили уже давно.
И связной мне признался, что пошел ночью в полковой тыл, увидел повозку, на которой ездовой вез термос с едой в штаб батальона, так он кинул гранату рядом с повозкой, ездовой испугался и сбежал, а мой связной подхватил термос и вернулся в роту…
Обмундирование у многих было рваное, а обувь совсем разбитая. Как-то на «нейтралке» лежал убитый немец в яловых сапогах, так бойцы решили с него эти сапоги снять, за неделю таких попыток добраться до трупа, у меня погибло четверо ребят: трое — от снайперского огня и один подорвался на мине. Но сапоги с немца все-таки сняли…
Только после того как лед на Волге встал, наше снабжение заметно улучшилось.
Самым критическим в сталинградских боях для нас стал день 25 октября, прорвав нашу оборону в зоне сводного курсантского полка, немцы вышли к Волге в районе Бекетовской водокачки и Купоросной балки, после чего ночью мы получили приказ: «Любой ценой восстановить положение!» За день 26 октября 1941-го мы шесть раз ходили в атаку, отбивали свои позиции и снова откатывались назад под немецким натиском, и опять с боем возвращали утраченную линию обороны. 26 октября впервые мне пришлось участвовать в рукопашных схватках, которыми заканчивалась каждая наша атака. Немцы были сплошь пьяные. Захватив наши траншеи, они сразу напивались, отмечая победу и выход к Волге, а мы, несмотря на убийственный огонь и потери, снова бросались в атаку, в штыки. Там ногу негде было поставить, настолько все вокруг было завалено нашими и немецкими трупами.
Когда мы закрепились на этих «новых-старых» позициях, то стали подсчитывать, сколько людей осталось в строю после шести атак. У меня в роте из 120 человек осталось 2 взводных и 25 красноармейцев, а в соседней роте уцелело всего 9 человек… За октябрь-ноябрь 1942 года состав роты поменялся как минимум два-три раза…
Я думаю, что в 62-й армии, у тех, кто воевал в центре Сталинграда, потери были еще больше, чем у нас. Сейчас пишут, что рядовой боец до своей гибели воевал в центре Сталинграда сутки, лейтенант — три дня, а у нас красноармейцы держались в строю обычно несколько дней, пока не убьют или не ранят… Я не думал, что кто-то из нас там останется в живых, и когда мне комбат приказал дать одного человека в формируемую трофейную команду, то я стоял перед выбором — кого туда послать? Кому, в прямом смысле этого слова, даровать жизнь?
У нас был пожилой боец, сибиряк, отец четырех детей, вот его в «трофейщики» и отправили — пусть хоть он выживет…
Я почему-то был уверен, что не погибну от осколков мины, просто несколько раз мины разрывались невдалеке от меня, всех находившихся в это время рядом со мной убивало или ранило, а меня даже осколком не задевало, вот и появилась уверенность, что смерть моя будет другой…
За эти бои все оставшиеся в живых бойцы роты были отмечены орденами и медалями, меня наградили орденом Красной Звезды. А орденом Отечественной войны отметили за ноябрьские бои. С высоты 145,5 на нас пошли танки, так я один танк противотанковой гранатой подбил… Оба ордена я успел получить еще до ранения, а медаль «За оборону Сталинграда» мне вручили только в 1947 году…
Если до боев 26 октября нас все время пополняли, то после вообще перестали присылать пополнение. И когда 19 ноября началось общее наступление, то пришлось в него идти остаткам батальонов, нас никто не сменил, мы так и не дождались отвода в тыл на переформировку. На нашем участке мы перешли в наступление только 23 ноября, пошли в атаку без артподготовки, только дали один залп наши «катюши», да промазали, почти по нам попали… И целый месяц мы выдавливали немцев с позиций, но окруженные немцы очень грамотно оборонялись, отбить у них сто метров территории считалось очень успешным продвижением по фронту. Все бои в конце ноября и в декабре шли фактически за каждую стену, мы сражались в развалинах домов и заводских цехов, и здесь наш батальон терял своих последних бойцов, выдержавших весь ад осенних боев…
13 февраля 1983 года в Волгограде состоялась встреча ветеранов 64-й армии, через сорок лет после завершения битвы под Сталинградом люди съехались со всей страны, отмечать эту дату.
У автобуса с табличкой «97-я стрелковая бригада» стоял один ветеран, который спросил меня: «Товарищ лейтенант, вы меня не узнаете? Я Кужель Николай Петрович из Ангарска, я вам связь всегда в роту тянул!» И тут подошел еще один человек и стал меня обнимать. Это был бывший моряк с моей роты, ручной пулеметчик Михаил Лобков, после войны он поселился в Севастополе.
