Рут Вернер - Соня рапортует

Юрген мог бы также написать письмо в промежутках между своим «Марксом»[3]. Я получаю очень много писем. Даже контролер билетов вокзала Целендорф-Вест и тот прислал мне открытку.

Дорогой Юрген, читать одного Маркса скучно, тяжело и непонятно. Я сейчас читаю Витфогеля «История буржуазного общества». Это я понимаю лучше».

Письмо из Шлахтензее родителям, 9 сентября 1925 года

«Дорогие родители, из ваших скудных сообщений почерпнешь немного. К тому же в вашей маленькой открытке чуть ли не половину невозможно прочитать. В воскресенье был Международный день молодежи. Собралось десять тысяч молодых людей — здорово! Когда вы вернетесь?

Отдыхайте подольше. Здесь без вас, я ручаюсь, еще несколько недель все будет в полном порядке. Вскоре в Россию поедет делегация рабочей молодежи. Так что не удивляйтесь, если получите от меня следующую открытку из Советского Союза. К сожалению, о моей кандидатуре речь не идет.

В Коммунистическом союзе молодежи уйма дел. Сразу же после этого письма я сажусь за реферат, с которым выступаю завтра. Тема — «Профсоюзы и работа с молодежью». 75 процентов всей нашей работы должна ныне составлять работа в профсоюзах».

Отпуск на втором году обучения я проводила в Аренсхоопе.

3 августа 1926 года

«Всем! Здесь чудесно. Я живу у одной старушки, снимаю комнату без питания, но с постельным бельем. Это обходится 15 марок в неделю… Напротив меня живет еще одни отдыхающий. Чтобы не было недоразумений с единственным ключом от входной двери дома, я пробираюсь в свою комнату через окно.

Тетя Алиса[4] очень мила со мной, но наряды ее ужасны. На ее выходном платье сзади 24 пуговицы, которые мне постоянно приходится застегивать. Здешняя публика: примерно пятьдесят отдыхающих, половина — читатели местной бульварной прессы[5] и шестеро — газеты «Фоссише цейтунг»[6] — органа буржуазно-демократических кругов, предназначенного для сельского населения».

В последующие годы отец ежегодно проводил по шесть месяцев в США, где занимался исследованием американского финансового капитала. Поскольку мать уезжала с отцом, одна наша знакомая взяла на себя заботы о доме, и в те месяцы я стала «главой семьи». Когда мои брат Юрген в 1926 году уехал учиться в США, поток писем в Америку возрос.

Шлахтензее, сентябрь 1926 года

«Дорогая мамочка! Это мое первое письмо в Америку. Могу только верить, что твоему материнскому сердцу интересны и те мелочи, которые произошли двенадцать дней тому назад. Собственно, все идет нормально. Для тебя это должно стать доказательством того, что и без тебя все в доме идет своим чередом. Рени[7] становится все более комичной. Глядя на нее, все улыбаются. Скажи отцу и Юргену, что вчера во Дворце спорта был митинг протеста против сделки с Гогенцоллернами. Две тысячи участников. Тысячи не попали. Выступал Ледебур[8], говорил так, что было слышно в самых дальних рядах. После него выступали Тельман, Фридлендер от Социалистического союза врачей, Вильгельм Пик, Анна Шульце, член делегации Социал-демократической партии Германии, выезжавшей в Россию. Если бы отец был здесь, он бы наверняка тоже выступил. Впечатление огромное».

Отец был председателем Комитета по конфискации собственности князей, который в июне 1926 года организовывал и направлял кампанию народного плебисцита против выплаты компенсации князьям.

В мае я стала членом коммунистической партии. Весной этого года КПГ проводила огромную работу по организации народного плебисцита. После того как я за один месяц 24 вечера была в разъездах, мать попросила отца серьезно поговорить со мной. Когда он начал упрекать меня за то, что я вечерами не бываю дома, я сказала: «Папа, это все ради твоего плебисцита». Мы взглянули друг на друга и рассмеялись.

Сентябрь 1926 года

«Дорогая мамочка, Рени в центре внимания всего дома. Ты как мать много теряешь, не имея возможности видеть, какими восхитительными и совершенно иными стали ваши дети. С той поры, как ты уехала, дети ведут себя очень хорошо.

Так хорошо быть с малышами, что, если бы не партийные дела, я бы с удовольствием оставалась дома. Малыши меня любят, обижаются, когда я долго отсутствую.

Мы все надеемся, что мама перестанет наконец утомлять себя заботой о доме: когда запасаться углем, какие средства использовать для уборки комнат, как поддерживать отношения с родственниками и т. д.».

Шлахтензее, 20 сентября 1926 года

«Дорогой Юрген! Очень много работы. Готовимся к 7 Ноября. Разучиваем с товарищами из Целендорфа хоровую декламацию. В воскресенье состоялась массовая демонстрация и собрание по случаю 25-летия со дня создания профсоюзного интернационала — Амстердамского.

«Коллеги» из СДПГ довели меня до бешенства, когда появился один из профсоюзных функционеров с намерением вырвать плакат, который мы несли в своей колонне. Несмотря на всеобщий протест, он схватил его и растоптал. На плакате было написано: «Вступайте в профсоюзы, поднимайтесь на классовую борьбу». Для господ это звучало слишком радикально. И по другим вопросам их позиция просто невероятная. Если у нас в партии выступает молодой коммунист и говорит дельные вещи, то к его высказываниям относятся точно так же, как и к словам ветеранов. В профсоюзах такого сразу обрывают на полуслове, причем звучит это так: «Мы уже столько лет в профсоюзе, сколько тебе от роду, так что же ты хочешь?» Глупо писать тебе о подобных мелочах в Америку, но я очень всем этим поглощена. О чем я должна писать, как не о том, что меня занимает?»

Юргену, сентябрь 1926 года

«Вчера был твой друг из банка[9]. В половине десятого вечера он пришел, а в двенадцать ушел с решением вступить в Коммунистический союз молодежи. 21 сентября он впервые пойдет вместе со мной… Когда мы заговорили о рабочем движении, то я похвалила деятельность Организации друзей природы, но в заключение сказала: «Мне думается, что если сознаешь необходимость классовой борьбы и революции, то надо вступать в организацию, которая непосредственно ведет классовую борьбу, идет кратчайшим путем к революции». Я откровенно рассказала ему о недостатках КСМГ, постаралась выбить из него свойственный ему идеализм, снабдила его грудой материалов. Не знаю, найдет ли он себя?»

Юргену, октябрь 1926 года

«…Твое письмо пришло в хороший час — это означает, что оно пришло в плохой час и очень меня обрадовало. По пути домой до Штеглица со мной был Рольф[10]. Мы говорили о России, пролетарской революции и т. д. Когда он высказывался в том плане, что рабочие неспособны что-либо создать, то есть когда вообще подвергал сомнению социализм, то меня это волновало и я возражала ему. Очень трудно вести дискуссию, так как все его взгляды определяются эмоциями и лишены малейшего научного фундамента по такому вопросу, как коммунизм. Для него это лишь различие во взглядах, как это бывает при оценке той или иной книги или картины. Для меня же речь идет о самом важном, о мировоззрении. В такие минуты он мне чужой. При прощании мы даже не пожали друг другу руку. Я была столь ошарашена, что забыла сойти в Целендорфе и в полночь прошлась по чудесной дороге вокруг озера Шлахтензее. Ночная погода была великолепной, и я успокоилась. Дома я застала твое письмо. Затем я обложилась произведениями Сталина — все, что у меня было, — и выписала ясные и четкие цитаты о диктатуре пролетариата и социализме. Это заняло много страниц. Сегодня я их отдала Рольфу».