Владимир Виноградов - Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране

Объективный факт состоит в том, что шах Мохаммед Реза Пехлеви в силу исторического случая правил в отпущенный ему историей период в древней стране с населением более 30 млн. человек, где шли процессы развития в соответствии с объективно существующими законами жизни человеческого общества. Однако до конца своей жизни шах, по всему видно, не понимал, какие силы двигают развитием общества, поэтому он и не понял, почему его свергли.

Шах, казалось, действительно обладал в стране неограниченной властью. Но над чем и над кем? Да, в Иране не перечили шаху парламент – меджлис и сенат, была создана единая для «всех иранцев» политическая партия, носившая пышное название «Растахиз» («Возрождение»). Действительно, прямые указания шаха выполнялись, казалось, беспрекословно. Но… Жизнь все-таки шла своей дорогой, часто помимо воли шаха.

Быстро растущая промышленно-торговая верхушка общества исподволь требовала политической власти; многочисленный традиционно-бюрократический государственный аппарат топил в бесконечных проволочках некоторые полезные начинания; не было ни малейшего энтузиазма от формально-показной, направленной на возвеличивание шаха деятельности «Растахиза», которую только условно можно было называть партией. С промышленным развитием страны рос рабочий класс, неизбежно проникали в его среду идеи социального равенства; несмотря на небольшое улучшение условий жизни трудящихся в виде роста зарплаты, отсутствие безработицы, становящиеся доступными многие предметы потребления, иранские трудящиеся все больше осознавали непрочность всей системы правления, во главе которой стоял шах.

Не прекращалась подпольная борьба, проявлявшаяся время от времени в вооруженных стычках с властями групп, как тогда говорили, «городских партизан», или «исламских марксистов» – членов строго законспирированных организаций «федаев» и «моджахедов иранского народа». Особо сильными были антишахские настроения среди учащейся иранской молодежи как в самой стране, так и за границей. Затаило особое недовольство иранское шиитское духовенство, его традиционное влияние и положение было ограничено новым «образом жизни» по западному образцу, который усиленно насаждал шах. Духовенство, конечно, не решалось на открытые выступления, но мечети зачастую становились местами, где иногда можно было высказывать недовольство.

Да, многое в стране действительно зависело от шаха, иранская монархия выглядела перед внешним миром прочной и, казалось, несокрушимой, опиралась на мощный аппарат САВАК, жандармерию и армию, она пользовалась и неграмотностью народа. А во внешнем мире союзниками шахского Ирана были крупнейшие западные государства, и в первую очередь США.

Шах правил государством, но не мог управлять теми силами, которые помимо его воли действовали против монархического строя и, следовательно, против него лично.

…Советского посла шах принимал довольно охотно, и в беседах с шахом затрагивались самые разнообразные вопросы, нравились они ему или нет. Шах неплохо ориентировался в международных проблемах, был информирован в общем, хотя часто и необъективно, о положении дел в стране, некоторые вопросы, в том числе экономические, знал довольно детально. Одним словом, имел свою точку зрения, стремился показать это; если нужно – во многих случаях принимал сразу решения, иногда говорил, что посоветуется. Держался всегда спокойно, демонстрировал уверенность, и только в последних встречах – осенью 1978 года, когда страну потрясали революционные волнения, – была видна его явная растерянность и непонимание глубины происходящих событий.

Принимал один, обычно в одном из кабинетов Ниаваранского или Саадабадского дворца. В штатском костюме, стоя, приветствовал входящего, предлагал сесть на диван, сам садился в кресло справа, сбоку. Слуги в ливреях подавали неизменный чай с лимоном, пятясь задом, удалялись, начиналась беседа, инициативу в которой шах оставлял посетителю.

Шах хорошо владел французским и английским языками, говорил спокойно, подбирая точные слова, уверенно, обычно не показывая эмоций. Хорошо реагировал на шутки. Внешне проявлял демократизм. По окончании беседы шах всегда провожал до дверей, вежливо прощался.

Вопросы советско-иранских отношений занимали в наших беседах главное место – как принципиального порядка, так и сугубо практические, разумеется, наиболее крупные из них. Подход шаха к отношениям с Советским Союзом был, пожалуй, прагматическим. Он понимал важность для Ирана нормальных отношений со своим северным соседом, стремился использовать их для развития Ирана, укрепления положения страны. Понимал, что с нами отношения могут строиться только на взаимовыгодной основе. В этом плане он был вполне реалистом.

Такие крупные объекты, как Исфаханский металлургический комбинат, газопровод, строительство крупных электростанций, были в поле его зрения. Часто чувствовалось, что шах находится под влиянием неточной информации, поставляемой иранскими руководителями, однако он был готов выслушать контрдоводы, рассмотреть информацию другой стороны о положении дел, даже прислушаться к советам. Одно время, например, замедлились работы по расширению Исфаханского завода, главным образом ввиду нехватки рабочей силы, назревала угроза серьезного срыва графика работ. Наши неоднократные обращения к руководителям Иранской металлургической корпорации и премьер-министру успеха не имели, в своей информации шаху они стремились, как водится, переложить вину на советскую сторону, выискивая различные мелочные придирки. Мы посоветовали шаху, коль дело с рабочей силой обстоит так остро, привлечь к строительным работам армейские подразделения – все равно ведь армия ни с кем не воюет. Шах сказал, что подумает, и через некоторое время мы узнали, что им было отдано соответствующее распоряжение.

Был даже и курьезный случай. Через нашу летнюю резиденцию в Зарганде проходил арык с улицы. При его входе, в стене была поставлена решетка, чтобы задерживался уличный мусор. Этот мусор уборщики муниципалитета часто не убирали, образовывался затор, заливало улицы. Вместо того чтобы очистить решетку, эти уборщики часто выламывали ее, грязь и мусор разносились по всей нашей территории. Многочисленные жалобы и обращения в муниципалитет, в том числе и к тогдашнему мэру Тегерана Никпею, не помогали.

Однажды после очередного вылома решетки и полного засорения территории в Зарганде я был у шаха. Что-то нездоровилось. Шах, видимо, заметил, спросил, как настроение. Ответил, что плохое, вспомнил про Зарганде, рассказал, но ничего у него не просил. Шах посмеялся, сказал в шутку: «А вы Никпея пригласите на завтрак в Зарганде среди мусора». Я ответил, что, наверно, придется так и поступить.