Очередь за надеждой. Автобиография с открытым финалом - Борис Борисович Надеждин

Но у меня рано появилась близорукость. Пришлось надеть очки – линз еще не было. А в очках тренироваться и играть на серьезном уровне было невозможно – из команды меня отчислили. Так что я хоть и злился на музыку, но футбол победила математика, изрядно подпортив мое зрение.

В дальнейшем футбол не раз возвращался в мою жизнь.

В Госдуме 1999 года команда депутатов «Союза правых сил» ухитрилась занять второе место. Когда в футбол играют ребята сорока-пятидесяти лет, решающее значение имеет длина скамейки и наличие депутатов хоть с каким-то футбольным прошлым. Мы обыграли куда более многочисленные фракции, включая «соколов Жириновского», которые были заметно моложе.

Может быть, вы не согласитесь, но футбол для болельщика за сборные СССР и России мне напоминает неразделенную любовь – эмоции сильные, но в основном негативные. Иногда это приводит к депрессии и алкоголизму…

«Я гитару настрою на лирический лад»

Музыкальные занятия, от которых я пытался избавиться, развили мой слух. Да и ужасная виолончель оказалась совсем не бесполезна. В студенческой среде очень ценилось пение под гитару. И техника, приобретенная на виолончели, пригодилась.

Гитару я освоил быстро. Конечно, принцип звукоизвлечения другой. Но левая рука, которая на струнах, уже была разработана. А правая подготовлена для игры на контрабасе.

Освоившись в закоулках Физтеха, я обнаружил в клубе общежития пылящийся без дела контрабас. И много лет с успехом играл на нем в джаз-банде.

Должен сказать, что бардовская песня – мой культурный фундамент. Я физик и лирик в одном лице. Никакого противоречия. Никакого конфликта интересов.

Итак, я начал петь песни под гитару. Сначала бардов – Окуджаву, Высоцкого, Визбора, Суханова, Никитина… Потом стал сочинять свои песни. Участвовал в фестивалях. Диски записывал. Энергия била ключом. Ездил по стране в составе агитбригады Физтеха.

Первые мои песни были калькой Суханова, Никитиных, иногда Высоцкий проскальзывал. Слушал много хорошей музыки. Старался развивать музыкальный вкус.

Песни писал постоянно. У меня много песен. Некоторые до сих пор живут. Их поют в Физтехе и не только. А еще я с начала 80-х участвую в организации концертов Физтех-песни.

Физтех-песня – это особый жанр, сложившийся за многие годы. Студенческие песни, написанные в 50, 60, 70-е годы. Это концерт-представление, где звучат вечные хиты типа «Долгопрудненского вальса», а ведущие рассказывают о жизни студентов.

Жизнь меняется, но костяк песен остается неизменным. Конечно, появляются и новые песни. Наверное, это можно назвать своеобразным шоу. Обычно набивается полный зал – стоять негде. Зрители и участники самого разного возраста – от студентов нынешних до студентов бывших, некоторым за 80 лет.

Бардовская песня – мой культурный фундамент. 1989 год

Потрясающая традиция, которую любят и ценят не только те, кто увлекаются песнями под гитару. Но и все неравнодушные к музыке, к духу товарищества, который рождается от такого творчества. И не обязательно сидеть в лесу вокруг костра, отмахиваясь от комаров.

Эта традиция передается из поколения в поколение. Такая вот часть души Физтеха. Очень важная, на мой взгляд…

Сегодня любят говорить с высокой трибуны о традиционных ценностях. Но кажется, что это просто два слова в пустой копилке. Две жалобные монетки. Гулко звякнут, если встряхнуть копилку. Но толку-то? Традиционные ценности не накопишь в один день. Это игра вдолгую.

Я существую в атмосфере Физтех-песни с 1980 года. И не только в Физтехе. Несколько лет назад ветераны Физтех-песни проехали с концертами по наукоградам Подмосковья: Черноголовка, Дубна, Троицк…

Принимали нас очень радушно. Свободных мест не было. Вспоминаю об этом с огромным удовольствием. И благодарностью к музыке. Вот какой счастливый поворот помогла мне сделать судьба – «и не разберешь, пока не повернешь».

Музыкальная Библия

Любопытно, что в какой-то момент я вдруг испытал потребность погрузиться в серьезную музыку. Почувствовал, если можно так сказать, музыкальный голод. И начал в большом количестве слушать классику.

Ведь мама пианистка. Дома, разумеется, стояло пианино. И мама все время музицировала. Но играла не популярные песенки, а Рахманинова, Листа, Шопена. С младенчества таскала меня на разные концерты, в оперу, на балет. Иногда я скучал. Но музыка окутывала меня, оседала где-то в глубинах подсознания.

У нас была отличная коллекция пластинок классической музыки. Были и очень редкие издания. Если мама не сидела за инструментом, то включала ту или иную пластинку. Музыка в доме звучала постоянно.

Потом я сам начал коллекционировать Моцарта, Бетховена, Баха. Больше всего слушал, конечно, Баха. Особенно «Хорошо темперированный клавир». Это сорок восемь прелюдий и фуг во всех тональностях, мажорных и минорных. Гениальный сборник, состоящий из двух томов. Бетховен назвал его «музыкальной Библией».

У меня ведь мышление математика. А Бах невероятно технологичен. Я слушал его «Страсти по Матфею» – шедевр барочной музыки. Слушал «Страсти по Иоанну». Преклоняюсь перед гением!

Бах – это альфа и омега в музыкальной культуре, как мне кажется. Поразительно, что современники забыли его на сто лет. К сожалению, во все времена современники бывают непростительно близорукими. И кстати, не только по отношению к художникам. Но это уже другая тема.

В своих музыкальных пристрастиях я дошел до так называемой атональной музыки и остановился. Дальше двигаться не смог. Шнитке, Губайдулина, Берг, Шенберг – это я уже не воспринял. Хотя перечисленные имена – выдающиеся композиторы двадцатого столетия.

Знаете, Альфред Шнитке для своей дипломной оратории написал в качестве эпиграфа: «Музыка – это подслушанные крики времени». Признаюсь, подобные крики мне пришлись не по душе. У Шнитке есть замечательная и гораздо более понятная киномузыка, которую я иногда с наслаждением слушаю. Может, когда-нибудь проникну в суть и атональной. Ни от чего не зарекаюсь. Но пока я от этого очень далек.

Сбылась мечта идиота

Мои музыкальные кумиры в свое время жили на катушках. Это была целая катушечная жизнь. Те, кто помоложе, наверное, даже не понимает, о чем я говорю.

Магнитофоны с катушками, на которые наматывались магнитные ленты, появились в середине 30-х годов. К слову сказать, первую запись на магнитофон сделали в 1936 году. Это была симфония Моцарта в исполнении Лондонского оркестра.

На моих катушках жили Высоцкий и Окуджава. Конечно – Beatles. Разумеется, Rolling Stones и Deep Purple. Приезжающие из-за границы мажоры – под заказ или для себя – везли пластинки, с которых потом надо было переписывать песни на катушки. А катушки моментально расходились из рук в руки.

У меня дома хранилась большущая коробка с этими катушками. Настоящее богатство по тем временам.

А в 1979 году у меня появился катушечный магнитофон «Маяк‑203». Как он ко мне попал – отдельная история. Сейчас расскажу.

Магнитофон «Маяк‑203» стоил недешево. Две средние зарплаты. Я заработал денег репетиторством. Но даже при наличии денег купить его было нельзя. В магазинах не было ничего. Дефицит. Такая вот особенность жизни в СССР, о которой некоторые любят ностальгировать – тотальный дефицит и унизительные очереди.

В Москве на Смоленке был магазин «Орбита». И прошел слух, что должны привезти какое-то количество магнитофонов. Но это вовсе не означало, что можно прийти пораньше, занять очередь и купить магнитофон. Все было гораздо сложнее.

Торжественно объявлялась запись. И выстраивалась гигантская очередь за открытками на получение магнитофона. Пишу это и вытираю пот со лба. Неужели так было? И мы готовы снова в это скатиться?

К шести утра я приехал на Смоленку. Надеялся быть в первых рядах. Но там уже переминалась с ноги на ногу гудящая толпа. Когда магазин открылся, толпа, пихаясь и ворча, выстроилась в очередь. И начала медленно двигаться.

В магазине у прилавка стояла сонная, недовольная тетка, которая выдавала специальные открытки. И записывала данные в особый журнал: такой-то человек, проживающий по такому-то адресу, получил открытку. И через несколько недель, а то и месяцев должна была прийти эта самая открытка, что, дескать, можно явиться в магазин и купить магнитофон.

Но