Три смерти Ивана Громака - Сергей Иванович Бортников
Тем более что они давно были расписаны по боевым постам и с утра до ночи занимались чрезвычайно важными и совсем недетскими делами: драили отсеки и палубу, помогали на камбузе, наводили марафет на орудия и приводили в порядок спасательные средства.
Нельзя сказать, что служба на корабле пришлась по душе всем троим.
Василий и Охрим, совершенно не помнящие своих родителей и с детства пристрастившиеся к «вольнице», без удовольствия переносили «тяжести воинской службы» и практически с первых дней стали помышлять о том, чтобы удрать «на гражданку»; а вот Ивану на корабле нравилось исключительно всё, но особенно… питание!
А что?
Завтрак-обед-ужин. Калорийно, сытно и строго по расписанию.
Чего ещё хотеть-то?
К тому же кок[9] – холостой сорокалетний сверхсрочник под два метра ростом, с широченной волосатой грудью, в жизни оказался очень мягким, светлым, чистым, душевным человеком, испытывавшим острую потребность постоянно о ком-нибудь заботиться, за кем-то ухаживать, кому-то помогать.
Короче, он стал для Громака вторым отцом.
Точнее – третьим.
Вторым всё же по праву оставался Алексей Матвеевич Гущин.
* * *
13 мая Ванька праздновал очередной день рождения. Ему исполнялось целых четырнадцать лет.
(Может, именно с того дня эти два следующих друг за дружкой числа – 13 и 14 – стали для Громака самими любимыми?)
Дядя Коля (так звали кока) изощрялся, как только мог.
Приготовил на первое любимый Иваном краснофлотский борщ, называемый на его родной Полтавщине просто буряковым[10]. На второе и вовсе – подал макароны по-флотски. А компота так вообще целую бадью сварганил! Из лучших сухофруктов: груш, яблок, слив.
Вдобавок испёк несколько противней пирогов. С творогом, горохом, картошкой, капустой и конечно же повидлом… Для юнг с позволения командира накрыли отдельный стол. И впервые не стали ограничивать для них время приёма пищи.
Кушайте, будущие красные моряки, на здоровье, сколько угодно!
День рождения не каждый день случается.
* * *
Похлёбывая ещё тёплый ароматный узвар[11], виновник торжества лениво покосился на запястье своего старшего товарища и вдруг обнаружил на нём умопомрачительный морской якорь, после чего сразу же воспылал страстным желанием и себе набить такую же наколку.
– А ну, Васёк, признавайся, кто тебе такую красу на гранке[12] навёл? – спросил он.
– Есть у нас в команде один ценный специалист… – соорудил на лице таинственную мину Василь.
– Как звать его, скажешь?
– Скажу, – кивнул головой приятель. – Виктор Андреевич.
– А, дядя Витя…
– Кому дядя, а кому – старшина Сорокин.
– Никогда бы не подумал, что у такого заныканного чмыря может обнаружиться хоть какой-то талант, – не стал скрывать своего удивления Громак.
– Будь повежливее и потише, это мой лучший кореш!
– Знатный мастер, спору нет, – не стал спорить Иван. Да ещё и добавил: – Проще сказать – золотые руки!
– Согласен, – удовлетворённо покивал Василий.
– Скажите, братцы, а меня он может осчастливить каким-нибудь похожим шедевром? – тут же поинтересовался Громак. – Например, нанести на запястье компас, штурвал или в худшем случае корабельный флаг на грот-мачте…[13]
– Нет. Только якорь. Ничего другого Сорокин не рисует.
– Небось попросту не умеет? – опрометчиво заявил Иван, и тут же услышал в ответ строгое:
– Но-но!..
– Хорошо, – заторопился Громак. – Согласен. Якорь – это тоже здорово. Замолвишь за меня слово?
– Лады… Только что мне за это будет? – многозначительно протянул Иванов, напуская важности на своё поправившееся в последнее время лицо с розовыми, как у поросёнка, щёчками.
– Пончик! – улыбнулся Громак.
– Слышь, друже… – неожиданно зло ощерился Василий. – Не держи меня за лоха, за базарную дешёвку!
Иван даже растерялся. Он посмотрел на упорно молчавшего Охрима и осторожно предложил:
– Тогда определись сам и скажи, что ты хочешь больше всего.
– Дай подумать… Немного… Ты ведь с коком дядей Колей корифанишься?[14]
– Ну да, – не стал отрицать очевидного Громак.
– Значит, соберёшь нам с Охримом жирный тормозок, когда придёт время.
– Вы так и не отказались от своих планов? – удивился Иван.
Василь отрицательно мотнул головой:
– Нет. – И спросил: – Пойдёшь с нами?
Громак недовольно посмотрел на приятеля и ответил сразу же:
– У каждого своя дорога, сколько можно повторять? Мне на корабле всё нравится… Порядок, форма…
– …Но особенно камбуз, то бишь кухня! – продолжил за него несложный логический ряд Охрим Терещенко, как всегда с неприкрытой издёвкой в не по-детски хриплом голосе.
– И что?… Люблю я после работы пожрать – что в этом плохого? – возмущённо спросил в ответ Громак.
– Волю на хавчик променял… – грустно вздохнул, подводя итог совсем недетской дискуссии Василий.
Он, прищурившись, посмотрел на Ивана и пригрозил:
– Смотри, хоть слово кому-то пикнешь, пожалеешь…
Громак ответил тихо, но весомо:
– Не пугай меня, Вася! Я давно пуганный. И за «базар» отвечать приучен…
– Знаю, – пошёл на попятную Иванов.
– При этом корешей не сдаю – ни за деньги, ни за прочие мирские блага. Так что спите спокойно, друзья-товарищи.
– Верю… – кивнул Охрим и тут же поправился: – Верим. – Помолчал немного и шепнул: – Мы поставим тебя в известность за сутки до того, как сделаем ноги. Управишься?
– Ещё бы. Но сначала – наколка.
– Хорошо, – пожал плечами Василий. – Пошли к Сорокину…
Вот так на тыльной стороне левой ладони нашего главного героя и появился якорь.
Ни дать ни взять настоящий морской волк!
Хоть и воевать на море ему пришлось недолго.
Однако мы опять опередили время…
* * *
«Час икс» пробил спустя несколько дней…
Накануне вечером Иван стащил-таки для друзей с камбуза массу провианта – им до краёв забили новейшей кожаный портфель, похищенный сорванцами в каюте командира корабля.
И всё! «Гуд бай, плавучая тюрьма», – как образно выразился в общем-то весьма ограниченный и довольно косноязычный Охрим.
Став на утреннюю вахту, Николай Фомич пропажу харчей, естественно, сразу заметил, но своему юному помощнику не то, что не сказал и слова – даже не посмотрел на него с подозрением.
(Суровая мужская дружба, как известно, не терпит голословных обвинений.)
И только после того, как Фёдор Иванович хватился недешёвого, в общем-то, и нужного атрибута, добродушный кок с явной укоризной в обычно ласковом взгляде посмотрел на Громака.
«Твоих рук дело?!» – повис в воздухе немой вопрос.
Тот всё понял и не отвёл глаз.
Мол, я – не я, и работа не моя!
Чья? Стало ясно уже через час, когда младшие командиры хватились своих юнг.
Но те, понятное дело, были уже далече!
* * *
Вскоре после разговора с коком Ваньку вызвал к себе Гущин. В новеньком, ладно пригнанном морском кителе с четырьмя средними золотистыми полосками на рукаве, он сидел за столом,
