Джон Эш - Византийское путешествие

В Кызкалеси я пережил одно из тех неожиданных путешествий в прошлое, которые придают поездкам в Турцию особое очарование. Я обедал в маленькой открытой кофейне тонкими лепешками, которые подаются здесь с зеленью и овощами. Мужчина лет тридцати, вероятно хозяин кофейни, играл на лютне, но вскоре прервал музыку и с гордостью объяснил, что он и его семья – тюрки, то есть наследники тех кочевых племен, что захватили в XI веке Анатолию. Я поначалу оставил его слова без внимания, но вдруг заметил, каким образом его мать пекла лепешки. Она замешивала тесто из муки и воды, раскатывала его и бросала на выпуклую металлическую пластину, стоящую на слабом огне. Этот способ выпечки был описан пятью столетиями ранее бургундским рыцарем Бертрандоном де ла Брокьером, возвращавшимся из Иерусалима через Анатолию!

На следующий день довольно поздно я отправился обследовать засыпанный песком мыс города с двойным названием Элевса-Севаста. Быстро темнело, и я с удивлением увидел мужчину, который сидел на камне на самой дальней точке мыса. Он глубоко о чем-то задумался; поначалу я не хотел его беспокоить, но вскоре сообразил, что слоняться по стенам Элевсы в такой поздний час может лишь родственная мне душа, и отважился пожелать незнакомцу доброго вечера. Он оказался школьным учителем из деревни Аяс, находившейся неподалеку от развалин, и немного говорил по-английски. Мы обменялись дежурными любезностями, после чего он жестом сомнамбулы достал вдруг из пластикового пакета турецкое издание Геродота. Просто удивительно, до чего это меня растрогало. Было в этом нечто большее, чем радость от того, что греческие классики до сих пор в чести на киликийском побережье. Увидев эту книгу в таком месте и в такой час, я расценил случившееся как своего рода вызов забвению. Гробницы позади нас вбирали в себя все, что осталось от света, и сияли, словно драгоценная диадема на гребне горы.

Учитель спросил, интересуюсь ли я историей. Оказывается, он отыскивал у Геродота упоминания о Киликии. Выразив сожаление, что не может читать греческие надписи, мимо которых ходит ежедневно, мой новый знакомый рассказал, что дальше в холмах есть много развалин и, если мне доведется еще раз приехать в Киликию, он будет рад показать их. Мы прогулялись по берегу, беседуя о греках, римлянах, византийцах и сельджуках, и вдруг мой спутник почему-то предположил, что я историк. Я отклонил этот комплимент, но он продолжал настаивать и, похоже, остался при своем мнении. Потом учитель предложил мне вместе выпить чаю. Я не смог отказаться, и в результате возвращаться в Кызкалеси мне пришлось в полной темноте.

Последний день моего пребывания там пришелся на субботу, и Кызкалеси был полон отдыхающими из Мерсина и Аданы. К вечеру во всех гостиницах зазвучала танцевальная музыка. Целые семьи сидели в ресторанах под картинами, изображавшими тропические лагуны и гигантские розы. На берегу пылал костер, вокруг него плясали парни, сопровождаемые робкими девушками. Огромные тени трепетали по песку. Море напоминало стекло. Когда костер разгорелся, юноши и девушки принялись прыгать через него: иногда поодиночке, но чаще парами, взявшись за руки. Из толпы зрителей доносились возгласы одобрения. Публика постарше сидела кружком, с очень серьезным видом наблюдая за прыжками. Человеку постороннему было трудно понять: происходило ли все спонтанно, или же, наоборот, то был некий традиционный местный обряд. А вдруг я оказался свидетелем какого-то ритуала вроде триумфальных или погребальных игр у стен Трои!

V. Каппадокия

Долина призраков

По дороге на восток от Карамана к Эрегли, византийской Гераклее, я поймал себя на мысли, что мы вновь движемся по следам рыцарей Первого Крестового похода. После победы над турками при Дорилее крестоносцы столкнулись с дилеммой. Прямой путь к Антиохии и Святой земле проходил через самый центр анатолийской степи, но из-за тяжелого вооружения рыцарей, изнуряющей летней жары и недостатка воды идти по нему было невозможно. По совету византийцев, они двинулись в обход, придерживаясь западных и южных окраин плоскогорья, но и это оказалось не лучше. Б́ольшая часть местного христианского населения бежала под натиском турецких набегов, а те, кто остался, были не в силах обеспечить чужеземную армию провизией. Земля лежала в запустении, колодцы пересохли, мосты были разрушены, старые имперские дороги пришли в полный упадок. У крестоносцев то и дело возникали ссоры с их византийскими проводниками и советниками. Невзгоды пути объяснялись двадцатью годами войны и набегов, но крестоносцы быстро усвоили привычку списывать все на византийцев. Те, в свою очередь, были глубоко оскорблены неблагодарностью и дурным обращением жителей Запада.

Должно быть, крестоносцы почувствовали облегчение, когда вышли наконец к Гераклее с ее равниной, которую щедро орошали ручьи, берущие начало в снегах Тавра. Гераклею, как и ее нынешнего потомка Эрегли, со всех сторон окружали луга с сочной травой и фруктовые сады, но путь дальше преграждали армии эмира Каппадокии Хасана и его союзников. Даже те византийские авторы, которые с подозрением относились к намерениям крестоносцев, не могли не восхититься их отвагой: рыцари бесстрашно атаковали турок, и те позорно бежали. В час победы небо осветилось светом кометы.

Долина к северу и востоку от Эрегли относится к тем местам, в которых можно ожидать появления символических знаков, предзнаменований и видений. На севере линия горизонта ограничена массивами Карачадага и Хасандага. Эти горы-близнецы, вздымающиеся в высоту на три километра, изображены на росписи исключительной древности, найденной в развалинах Чатал-Хююка; возможно, это древнейший из дошедших до нас пейзажей. Гертруда Белл посетила огромный монастырь на вершине Хасандага, а северные его склоны усеяны развалинами церквей.

Дорога в Нигде подходит к самому подножию Хасандага. Несмотря на середину июня, высокие вершины Тавра на юге и востоке покрывал снег. Грубая ткань равнины была расцвечена красным, желтым, пурпурным и голубым, и по обеим сторонам дороги периодически возникали и исчезали призрачные озера. Воздух был таким прозрачным, а свет настолько непреодолимо ярким, что вполне можно было ожидать появления миражей. Я с изумлением увидел в фантомных озерах отражение перевернутых сосен, хотя никаких сосен вокруг не было и в помине.

Чуть позже, километрах в ста к северо-востоку от Хасандага, взору моему предстало другое видение. Я наблюдал его всего несколько мгновений, пока холмы не заслонили обзор, но понял, что это гора Эрчиес, чья величественная вершина белеет над голубыми склонами. Она стоит на страже восточных рубежей Каппадокии, «страны прекрасных лошадей», в которую мы въезжали.