Гарольд Лэмб - Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Кроме того, пожалованные местным владыкам земельные владения вели к непредвиденным последствиям. Воины и крестьяне сеньора были связаны клятвой подчиняться Шарлеманю и его царственным отпрыскам. Однако в повседневной жизни они зависели от своего сеньора. Им нужны были мельница, чтобы молоть зерно, семена для посева, животные для пахоты, а больше всего защита от набегов соседей и лесных разбойничьих шаек.

Поэтому жизненная необходимость заставляла их хранить верность также и своему лендлорду. Особенно если этот лорд был отважным бойцом и командиром, его приверженцы чувствовали себя более тесно связанными именно с ним – и еще теснее, если их земли лежали вдали от Рейна, – чем с никогда не виданным королем, который говорил по-гречески, а лето проводил либо в Риме, либо в Ратисбоне.

Шарлемань, понимавший свой народ, возможно, почувствовал опасность этой разделенной верности. Людей, которые под тем или иным предлогом уклонялись от клятвы верности королю, ловили или отправляли в изгнание. Вместе с тем его бесконечные странствия вынуждали его посещать многочисленные города и пограничные районы от Болоний (Булони) на побережье Ла-Манша до Монте-Кассино. Однако у него не было возможности побывать во всех своих новых владениях; он был вынужден все больше и больше полагаться на своих королевских посланцев и на немногих стойких местных командиров вроде герцогов Герольда и Эрика – «высоких духом и грозных в бою».

Ничто, однако, не могло заменить его собственного веселого требовательного присутствия и возвышенной проповеди о лучшей жизни. В Аквитании, куда его нога не ступала 12 лет, дела шли не очень хорошо. Король Людовик был еще мальчик, а опытному Гильому Тулузскому, хранителю границы, приходилось все труднее иметь дело с маврами по ту сторону Пиренеев.

У самого Шарлеманя были трудности другого рода в управлении огромным собранием христианских народов.

В 790 году случилось нечто неслыханное. Тем летом Шарлемань не отправился в путешествие.

Осеннее собрание состоялось там, где ждал Шарлемань, в древнем городе Вормсе в верховьях Рейна рядом с баварской границей. Фактически некоторые встречи мирских и духовных наместников Франкского государства происходили в полях, настолько многочисленным было собрание.

Пожилые франки возмущались присутствием чужеземцев, лангобардов, баваров и саксов, которых король встречал с таким же почетом, как и обитателей Рейнской области. В их глазах государственный совет франков превратился в настоящий галдеж чужаков, говорящих на всех языках и упорно претендующих на внимание и награду со стороны короля, которому в первую очередь следовало бы прислушаться к нуждам своих франкских дворян. Поэтому умудренные опытом и годами франки в порядке взаимопонимания старались совещаться отдельно.

«Никто из чужих близко не подходил к месту их встречи, – писал Адальгард, кузен короля (его слова приводятся в рукописи Хинкмара, архиепископа Реймса), – пока результаты их обсуждения не были представлены королю. Вслед за тем король с мудростью, дарованной ему Господом, вынес решение, которому все подчинялись».

Тогда Шарлемань не вмешивался в споры своих дворян, а сказал свое слово, когда они закончились. И его слову повиновались все.

«Пока эти прения проходили в отсутствие короля, он находился в гуще толпы, принимая подарки, приветствуя самых выдающихся вассалов, выделяя тех, с кем он редко встречался, проявляя учтивый интерес к старцам, обмениваясь шутками с молодыми и проделывая примерно то же самое со священниками…

Тем не менее король представил мирским и духовным властям дела, требовавшие обсуждения. Если они просили, чтобы он присутствовал, король присоединялся к ним и оставался, пока они этого хотели.

У короля была еще одна привычка – расспросить каждого о той части королевства, откуда тот прибыл. От всех участников собрания требовалось, чтобы они в перерывах между прениями разузнали, что происходит по соседству, добывая сведения как у иностранцев, так и у коренных жителей, как у врагов, так и у друзей, иногда пользуясь услугами доверенных лиц, при этом не особенно беспокоясь, откуда у них такая осведомленность.

Король желал знать, не стал ли народ беспокойным в каком-нибудь уголке королевства и не собирается ли он устроить беспорядки. Король также стремился выявить признаки мятежа и выяснить, не угрожают ли пока еще независимые народы нападением на королевство. Если обнаруживались беспорядки или какая-то опасность, он дотошно выспрашивал, что послужило причиной».

Вот так Шарлемань, играя роль гостеприимного хозяина, собирал новейшие сведения. У него была манера хранить свое мнение при себе вплоть до окончания всех совещаний. Без тени иронии нотарии на собрании записывали его решения как принятые «советом и королем».

Той осенью его беспокоил вопрос верности и преданности, потому что он ощутил какое-то волнение в самом сердце Франкского государства. А он в то время планировал собрать всю вооруженную мощь и двинуться на аваров, поскольку эти восточные язычники могли снова напасть на Баварию или Италию. В той пограничной области его «государственные посланцы» вели активные переговоры с аварскими военачальниками именно по поводу границ – либо чтобы проверить, не согласится ли аварский каган на мир, либо чтобы внушить ему, что это франки добиваются мира.

Хитрить с языческими кочевниками было опасно. Шарлемань понимал, что для борьбы с ними ему понадобится общая поддержка лангобардов, баваров и тюрингов. Поэтому собрание 790 года дало ему возможность выяснить, на чью преданность он мог бы рассчитывать и какое по численности войско соберется по его призыву.

Ему нужна была армия, превосходящая по численности его собственную армию франков.

Гном Эйнгард пишет: «Ему нравились чужеземцы, и он старался защитить их, даже если они объявлялись в королевстве и во дворце в таком количестве, что это причиняло неудобства».

Этот карлик стал предметом насмешек и веселья дворцового общества. Слабый телом, он сновал вокруг, разнося перья или вино среди знатных учеников. «Как муравей», – выразился один. Алкуин окрестил его Нардалусом, Гномиком, но при этом мягко добавил, что в его слабом теле кроется сильный дух. Поскольку Эйнгард искусно работал только с металлами, этот девятнадцатилетний монах из Фульды получил также прозвище Бецалель[28].

Весело отзываясь на все свои имена, юноша Эйнгард скрывал свое стремление писать, как его учитель Алкуин. Вместе с тем тогда и впоследствии Шарлемань стал предметом его поклонения. В наблюдательных глазах нового ученика могучий Арнульфинг был не только величественным повелителем, но и привлекательным человеком с утешительными слабостями и прихотями.