Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
Адмирала Корнилова вскоре принесли уже скончавшегося и тут же стали отпевать, покрывши Андреевским флагом. На лице его была тихая улыбка. Присутствовавшие при его смерти рассказывали много про последние его минуты. Узнав, что наши батареи заставили замолчать английскую батарею, причинившую нам много вреда, он закричал «ура!». Он сказал капитан-лейтенанту Попову[503]: «Скажите моим сыновьям, что сладко умереть за отечество». Похоронили Корнилова на горе рядом с адмиралом Лазаревым[504], на месте, где предполагалось строить храм св. Владимира. (Впоследствии, во время осады, к ним присоединили Владимира Ивановича Истомина[505] и Павла Степановича Нахимова, павших героями.) Процессия была самая величественная и трогательная; общее чувство было, что душа защиты была у нас отнята.
Шторм во время осады Севастополя
Ноября 4—го числа 1854 года, около 12—ти час. дня, я переехал на шлюпке с Южной стороны Севастополя, где были мои занятия по службе, на Северную, к знакомым офицерам, состоявшим в свите князя Меншикова. Моя яхта стояла на якоре на рейде, на ней было всего 3 или 4 человека матросов, и я поместил на ней недавно приехавших и не нашедших еще квартиры флигель-адъютанта князя Паскевича и гусарского майора князя Урусова[506]. Заехав на яхту, я, как бы предчувствуя что—то недоброе (хотя погода в то время не грозила ничем особенным), приказал бросить второй якорь и вытравить канату по 80—ти сажен.
Я пробыл на Северной стороне несколько часов и вечером, после захождения солнца, направился к пристани, около которой стояло несколько военных пароходов, между прочим, «Эльборус» под командою знакомого мне капитан-лейтенанта Асланбекова[507]. Я попросил его дать мне шлюпку, чтобы переправиться на Южную сторону.
В это время уже дул свежий ветер и, так как люди его в этот день были утомлены от работ, он меня попросил, если можно, остаться переночевать у него на пароходе и обещался дать мне шлюпку на следующее утро. Я должен был согласиться. Асланбеков велел мне приготовить постель на рундуке в своей кормовой каюте, и я просидел с ним вечер; во время ужина ветер всё свежел, и я лег спать уже довольно поздно. Командир оставался наверху. Посреди каюты топилась железная печь, труба которой выходила в люк на палубу.
Проспав всю ночь крепким сном, я услыхал утром рано страшный рев ветра, который около 8—ми часов дул уже настоящим ураганом. Слышны были командные слова командира и офицеров, беготня на палубе. Вдруг сильный толчок; книги и вещи, стоявшие на полке над рундуком, повалились на меня; вслед за тем другой толчок, но гораздо сильнее первого. Меня мгновенно сбросило с постели на средину каюты, как раз на пылающую печку; я машинально схватился правою рукою за трубу и сейчас же почувствовал, что у меня слезла с руки вся кожа.
Тут я понял, что пароход подрейфовало с якорей, что он ударяется о скалы и может разбиться; волнение развело большое. Я оделся как можно поспешнее и вышел на палубу. Мы были под самыми скалами; волны поднимали пароход, который, ударяясь о скалы, снова опускался и был стремительно опять бросаем вверх.
Рейд представлял картину ужасную. Всё небо заволокло мрачными, быстро мчавшимися тучами, огромные волны с пенящимися верхушками неслись по направлению от S.W.[508] во всю длину Севастопольской бухты. Несколько судов, стоявших на якоре и, между прочими, несколько линейных кораблей, дрейфовало. Мимо нас уже проносились обломки с судов, разбитых бурею в море, большею частью купеческих, служивших неприятельским флоту и армии; видны были раздутые трупы быков, лошадей и даже несколько людей—утопленников проплыло мимо нас. Между тем на «Эльборусе» разводили уже давно пары и надеялись успеть отойти от берега.
Будучи на «Эльборусе» гостем и не имея никаких обязанностей, мне пришла мысль попробовать выскочить на скалы, и, так как дом, где жили мои знакомые, был очень близко, я думал туда попасть.
Я начал прицеливаться, став на борт и держась за снасти. Раза два—три, пользуясь поднятием парохода, я готов был броситься, но вдруг весь пароход стал быстро опускаться; скала, о которую разбивались волны, представляла поверхность наклонную, совсем скользкую, и была опасность попасть между пароходом и камнями и быть раздавленным. Наконец, когда пароход был снова брошен к верху, я уловил самый благоприятный момент и выскочил прямо на скалу; но тут надо было торопиться, не дожидаясь следующего вала. Я пополз на четвереньках по скале и живо очутился на вершине, успев уйти от волны, катившейся за мною; одни только всплески настигли меня. Сила ветра была так велика, что трудно было держаться на ногах.
Я кое—как дотащился до домика, где был штаб князя Меншикова, и, отворивши дверь, вошел прямо в комнату, где знакомые мои сидели, прислушиваясь к ужасному шуму урагана, от которого весь домик дрожал. Они, конечно, очень удивились моему появлению в подобную минуту. Я тут же почувствовал сильную боль от сдернутой с руки моей кожи, боль, о которой в только что пройденные мною тревожные минуты я и не думал.
Я был вынужден остаться целый день на Северной стороне и только на следующее утро поехал на Южную сторону. Первое лицо, встретившееся мне на Графской пристани, был адмирал Нахимов, прохаживавшийся, как в обыкновенное мирное время, с трубою в руках. Он подозвал меня и сказал: «Я любовался, как яхта ваша отстаивалась на якоре, между тем как так много военных судов, пароходов и даже несколько кораблей подрейфовало». Он одобрил мои распоряжения, что было мне весьма приятно.
Я узнал потом от князя Паскевича и князя Урусова об их впечатлениях во время шторма. Они говорили, что, сидя в большой каюте, они увидели вдруг над собою в люке бушприт парохода, навалившего на яхту (это был «Громоносец»). Они были в большой опасности, пароход легко мог потопить яхту; но, к счастию, они распутались и пароход отошел. Оба князя дали себе обет, что больше не будут жить ни на яхте, ни на пароходе, а преспокойно на суше.
Этот шторм 5—го ноября был самый жестокий изо всех случившихся во время осады Севастополя и причинил много беды союзным войскам и флоту. Французский линейный корабль «Henry IV» был выброшен на берег у Евпатории, экипаж же был спасен. У входа
