Марианна Басина - Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей

В конце 1848 года стало известно, что Николай I снаряжает огромную армию на помощь австрийцам. Так неожиданно, так причудливо все повернулось: судьбы европейской революции, судьбы Европы, судьбы человечества решались теперь здесь, в Петербурге!

Сколько толковали об этом в маленьком ветхом домике у Покровской площади! Через много лет Достоевский вспоминал, как на вечерах у Петрашевского он гневно нападал на правительство Николая, предложившее свои кровавые услуги австрийскому канцлеру Меттерниху. Да, у правительства были наготове тысячи солдат, сотни пушек.

А они, горстка безоружных мечтателей, с чем они могли выступить на защиту сражающейся Венгрии, всеобщей свободы?.. У них было лишь слово истины. Всего лишь честное, искреннее слово. Но, быть может, и это не так уж мало?..

Как-то раз к Спешневу пришли Достоевский и Плещеев.

— Вы, конечно, правы, — с жаром говорил Достоевский, — из затей Петрашевского никакого толка выйти не может. Да к тому же у него всегда видишь столько незнакомых лиц — страшно слово сказать…

Достоевский знал, что Спешнев уже давно думал оставить «пятницы» и создать свое революционное Тайное общество. И вот теперь Достоевский и сам пришел к мысли, что иначе невозможно «делать дело».

Какова должна быть программа, каков устав их Общества?..

Спешнев набросал текст подписки, которую станут давать члены новой организации: «Когда Распорядительный комитет Общества решит, что настало время бунта, то я обязываюсь, не щадя себя, принять полное, открытое участие в восстании и в драке… быть в назначенный день и в назначенный час в назначенном мне месте… Вооружившись огнестрельным или холодным оружием…»

Они по-прежнему посещали «пятницы», но с февраля 1849 года затеяли еженедельные литературные и музыкальные вечера на квартире поэта Сергея Дурова. Затеяли с умыслом, чтобы за этой ширмой скрыть сходки своей тайной организации. Спешнев в шутку называл собрания у Дурова «Обществом страха перед полицией».

Сначала все выглядело вполне невинно. Говорили об искусстве, проектировали издание своего журнала, читали стихи, слушали игру приятелей-музыкантов. Но чем дальше, тем больше места на этих вечерах занимала политика. Заговорщики подбирали единомышленников, стремились упрочить свое влияние среди петербургских вольнодумцев. Непосвященные — в числе их был и сам хозяин «салона» Сергей Дуров — не догадывались, что их приятельские собрания служат целям революционного заговора.

Новых членов в Общество решено было вербовать с большой осторожностью, выбирая людей деятельных и в то же время проверенных, вполне надежных.

Поначалу в Обществе было только семь человек: кроме Спешнева и Достоевского — студент Павел Филиппов, гвардейские офицеры Николай Григорьев и Николай Момбелли, молодые ученые Николай Мордвинов и Владимир Милютин.

На первых порах решено было организовать тайную типографию для распространения революционных идей.

Составителями агитационной литературы должны были стать сами члены Общества. Николай Григорьев написал злой памфлет на порядки в армии — «Солдатская беседа». Павел Филиппов готовил «Десять заповедей» — речь в них шла о том, как в православной России с благословения властей и церкви совсем не по-христиански грабят и мучают народ.

Тайному обществу нужны были литераторы. Спешнев и Достоевский решили пригласить молодого поэта Аполлона Майкова. Как-то вечером, придя к Майкову и оставшись у него ночевать, Достоевский напрямик приступил к делу.

— Из кружка Петрашевского несколько серьезных людей решились выделиться, — объявил он Майкову, — тайно, ничего другим не сообщая, образовать Особое тайное общество с тайной типографией для печатания разных книг и даже журналов. В вас мы сомневались, ибо вы слишком самолюбивы…

— Как так?

— Вы не признаете авторитетов. Вы, например, не соглашаетесь со Спешневым.

— Политической экономией я особенно не интересуюсь, но действительно, мне кажется, что Спешнев порой говорит вздор. Что ж из того?

— Надо для общего дела уметь себя сдерживать. Вот нас семь человек — мы восьмым выбрали вас. Хотите ли вступить в Общество?

— Но с какой целью?

— Конечно, с целью произвести переворот в России. Мы уже имеем типографский станок — его заказывали по частям, в разных местах, по рисункам Филиппова. Все готово.

Майков покачал головой.

— Я не только не желаю вступать в Общество, но и вам советую от него отстать. Какие мы политические деятели! Мы поэты, художники, не практики, без гроша. Разве мы годимся в революционеры?

Достоевский стал горячо говорить о святости того дела, за которое взялось их Общество, о долге спасти отечество. Они спорили до полуночи, потом легли спать.

— Ну что же? — спросил Достоевский поутру.

— Да то же, что и вчера, — отвечал Майков. — Я раньше вас проснулся и думал. Сам не вступлю и, повторяю, если есть еще возможность, бросьте их и уходите.

— Ну, это уж мое дело. А вы знайте — обо всем вчера сказанном знают только семь человек. Вы — восьмой. Девятого не должно быть!

— Что до этого, то вот вам моя рука — буду молчать…

Позднее, вспоминая об этом времени, Достоевский рассказывал: «Явилась идея, перед которой здоровье и забота о себе оказались пустяками».

Идея эта была — спасти Россию, спасти человечество. Тут уж было не до здоровья.

Бурные дни

Ровно год статский советник Липранди подыскивал агента, пригодного на роль шпиона и провокатора в кружке Петрашевского. «Тут недостаточно было ввести в собрания человека только благонамеренного, — объяснял Липранди. — Агент этот должен был, сверх того, стоять в уровень в познаниях с теми лицами, в круг которых он должен был вступить… и, наконец, стать выше предрассудка, который в молве столь несправедливо и потому безнаказанно пятнает ненавистным именем доносчика… Такие агенты за деньги не отыскиваются. Но я был столь счастлив, что наконец вполне успел в этом…»

Добровольного агента, которого, в конце концов, нашел-таки Липранди, звали Петром Антонелли. Он был сыном петербургского живописца, слушал лекции в университете.

Когда Антонелли согласился стать полицейским шпионом, его зачислили чиновником в Министерство иностранных дел, в тот же департамент, где служил Петрашевский. Тут уж Антонелли было нетрудно, как бы невзначай, познакомиться со своим «подопечным». Вскоре он обратился к Петрашевскому за советом — Антонелли тягался с родственниками из-за наследства. Дело было запутанное, кляузное, и новый знакомец попросил разрешения прийти к Петрашевскому на дом. Он наведался раз, другой. Затем без приглашения явился на «пятницу» и после того не пропускал ни одного собрания.