Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

Естественно, что поэт загорелся о них написать. И Чагин, снабдив необходимыми документальными материалами, предоставил ему для работы свой редакционный кабинет в газете «Бакинский рабочий». К утру баллада была готова и уже через день, вышла в ближайшем номере газеты, оказавшей приют Есенинскому вдохновению. А ещё через день, т. е. 24-го сентября поэт прочитал её на открытии памятника героям.

Только вот побывать в Персии Сергею Александровичу не довелось. Волнения, будоражившие эту восточную страну, напомнили о трагической гибели Грибоедова во время беспорядков столетней давности. Чагин и поостерёгся отпустить туда Есенина. Однако поэт, уже предвкушавший Персию, уже настроившийся написать об этом сказочно-прекрасном древнем крае изумительные стихи, мог ли долее сдерживать охвативший его порыв? И – не за морем, не за горами и лесами, но гораздо ближе – Персия нашлась в переполненном любовью сердце поэта. И Есенин взялся за перо…

Частью в Баку, частью в Батуми и Тифлисе он создаёт один из лучших своих лирических циклов «Персидские мотивы». И хотя прототипом его главной героини явилась вполне реальная женщина – молодая учительница-армянка Шаганэ, Персия, предстающая перед нами в стихах Есенина, нечто сродни Гриновскому Зурбагану, т. е. страна, придуманная поэтом, страна, где он любим и счастлив.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Потому, что я с севера, что ли,Я готов рассказать тебе поле,Про волнистую рожь при луне.Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,Что луна там огромней в сто раз,Как бы ни был красив Шираз,Он не лучше рязанских раздолий.Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,Эти волосы взял я у ржи,Если хочешь, на палец вяжи —Я нисколько не чувствую боли.Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при лунеПо кудрям ты моим догадайся.Дорогая, шути, улыбайся,Не буди только память во мнеПро волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Там, на севере, девушка тоже,На тебя она страшно похожа,Может, думает обо мне…Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Всё, что любил Есенин и о чём тосковал в разлуке, имело один единственный адрес – Россия. А ещё точнее – просторы Рязанские с небольшим, прилепившимся к берегу Оки селом – родиной его детства. Поэма «Анна Снегина», посвящённая этому многомерному чувству поэта, была написана Сергеем Александровичем во время его пребывания на Кавказе.

Анна Сардановская и Лидия Кашина – две половинки Снегиной, обе из родного Константинова. Землячки. Первая – его ранее увлечение, вторая – позднее. Не случайны: и фамилия героини, ассоциативно связанная с белизной, и указание на этот цвет непосредственно в тексте поэмы – «девушка в белой накидке». Во всех стихах, посвящённых константиновским увлечениям Есенина, присутствует этот цвет самого первого, целомудренно чистого самоощущения поэта:

Зелёная причёска,Девическая грудь.О, белая берёзка,Что загляделась в прудь.

Белая берёзка – это тоже из константиновского детства, откуда увела Сергея нелёгкая, гораздая на подвохи и соблазны жизнь, увела, как прежде уводила деда, отца… И уже потом в духоте, в тесноте городской явились воспоминания, как тоска по этой берёзке, по детству, по доброму, милому, навсегда утраченному краю. Явились и заполнили образовавшуюся с уходом сердечную пустоту, и назывались теперь стихами.

И по этим стихам, как по едва заметной стёжке, можно было теперь вернуться и на луговое раздолье, и в бурлящую чувствами юность и в звенящее радостью детство.

Вот и в стихотворении с нарочито грубым названием, но исключительно нежным по звучанию, поэт описывает светлую, романтичную и чуть грустноватую историю своей первой влюблённости:

СУКИН СЫН

Снова выплыли годы из мракаИ шумят, как ромашковый луг.Мне припомнилась нынче собака,Что была моей юности друг.

Нынче юность моя отшумела,Как подгнивший под окнами клён,Но припомнил я девушку в белом,Для которой был пёс почтальон.

Не у всякого есть свой близкий,Но она мне как песня была,Потому что мои запискиИз ошейника пса не брала.

Никогда она их не читала,И мой почерк ей был незнаком,Но о чём-то подолгу мечталаУ калины за жёлтым прудом.

Я страдал… Я хотел ответа…Не дождался… уехал…И вот Через годы… известным поэтомСнова здесь, у родимых ворот.

Та собака давно околела,Но в ту ж масть, что с отливом в синь,С лаем ливисто ошалелымМеня встрел молодой её сын.

Мать честная! И как же схожи!Снова выплыла боль души.С этой болью я будто моложе,И хоть снова записки пиши.

Рад послушать я песню былую,Но не лай ты! Не лай! Не лай!Хочешь, пёс, я тебя поцелуюЗа пробуженный в сердце май?

Поцелую, прижмусь к тебе теломИ, как друга, введу тебя в дом…Да, мне нравилась девушка в белом,Но теперь я люблю в голубом.

Влюблялся Есенин ещё не однажды, и каждый раз ему казалось, что – впервые, настолько быстро улетучивались из памяти прежние романы, так и не ставшие судьбой.

«Женщины, – по свидетельству Городецкого, – не играли в его жизни большой роли». Появлялись. Исчезали. И всякая взрослая влюблённость Сергея Александровича, в отличие от юношеской, действительно первой, неизменно ассоциировалась для поэта уже не с белым, а с голубым – цветом сияющего полдня:

Заметался пожар голубой,Позабылись родимые дали.В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь – как запущенный сад,Был на женщин и зелие падкий.Разонравилось пить и плясатьИ терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,Видеть глаз злато-карий омут,И чтоб, прошлое не любя,Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, лёгкий стан,Если б знала ты сердцем упорным,Как умеет любить хулиган,Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабакиИ стихи бы писать забросил.Только б тонко касаться рукиИ волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошёл за тобойХоть в свои, хоть в чужие дали…В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.

Где бы Есенин ни жил, мысли его постоянно возвращались на родину. У человека, по существу, одинокого и бесприютного, было одно-единственное пристанище, куда поэта всегда тянуло, и которому он оставался верен всю жизнь – село Константиново, место его появления на свет.