Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

«Уверена, что до конца жизни не забуду свое первое впечатление от Столовой горы [пишет она от имени Энн Беддингфелд]. У меня перехватило дыхание, и я ощутила ту странную сосущую боль внутри, какая охватывает порой, когда человек натыкается на нечто невыразимо красивое… Я сразу поняла, что нашла — пусть на краткий летучий миг — то, что искала с тех самых пор, как покинула Малый Хампели…

„Это Южная Африка, — прилежно твердила я себе. — Ты видишь мир. Это мир. Ты видишь его“».

Энн — «цыганка», как ее называют, — вариация самой Агаты. Это та девушка, которая танцует под сенью то появляющегося, то исчезающего призрака автора «Неоконченного портрета», та, что шагает по торкийским холмам, придерживая рукой шляпу и подставляя лицо свежему морскому ветру, та, которая без страха берет от жизни все возможное.

«— Вступая в жизнь одна, практически без денег… я не могла этого сделать, Энн, а ведь я по-своему не была лишена храбрости [говорит Сюзанна, ее попутчица по морскому путешествию]. Я не могла беззаботно отправиться в путь, имея всего несколько фунтов в кармане и никакого представления о том, что делаю и куда меня это заведет.

— Но в этом же вся прелесть! — воскликнула я в страшном возбуждении. — Это же придает такое восхитительное чувство предстоящего приключения!

Она посмотрела на меня, покивала и улыбнулась:

— Счастливая вы, Энн. На свете очень мало людей, способных испытывать такое чувство».

На корабле Энн влюбляется в мужчину, который увозит ее в Африку, и это тоже реминисценция эпизода из жизни самой Агаты. Хэрри Рейберн — это Арчи ее мечты: стройный и красивый, дерзкий едва ли не до жестокости, не способный противиться страсти перед лицом отважного цыганского духа Энн. «К черту твои французские платья, — говорит он ей. — Думаешь, я мечтаю тебя наряжать? Куда больше, черт возьми, я хочу раздевать тебя…»

Их роман — самая витальная и сексуальная любовная история, когда-либо написанная Агатой. Она исполнена энергии, радости, оптимизма и разворачивается на фоне поэтичной дикой природы Африки. В «Человеке в коричневом костюме» природа любви исследуется весьма сходно с тем, как это позднее будет сделано в вестмакоттовских романах, но в отличие от них здесь позиция любви — это сильная позиция: Энн не сомневается, что любовь сделает ее счастливой, не сомневается даже тогда, когда любовь заставляет ее страдать. Так уверена она в Хэрри.

«— Я всегда знала, что не выйду замуж ни за кого, если не влюблюсь до безумия. Конечно же, нет на свете ничего, что радует женщину больше, чем делать то, что она не любит, ради человека, которого любит. И чем женщина независимей, тем больше ей это нравится… Женщины любят подчиняться, но ненавидят, когда их жертва остается недооцененной. С другой стороны, мужчины на самом деле не ценят женщин, которые всегда им потакают. Когда я выйду замуж, я большую часть времени буду настоящей дьяволицей, но иногда, когда мой муж будет меньше всего этого ожидать, я буду показывать ему, что такое истинный ангел!

Хэрри откровенно рассмеялся:

— Что за жизнь у вас будет: как у кошки с собакой.

— Любовники всегда борются друг с другом, — заверила я его. — Потому что они друг друга не понимают. А к тому времени, когда научаются понимать, они больше не любят друг друга».

Энн говорит это просто ради красного словца, но для Агаты Арчи действительно оставался загадкой, она действительно не понимала его и действительно все еще очень любила.

Иди ко мне, о сердце,Ближе, ближе…Леса в огнеОсенних листопадов.В порыве безрассудстваКраски жизни,Как радость, алы![149]

Разумеется, Кристи были не то же, что Энн и Хэрри. Те, в конце книги, остаются жить в Африке, их сын-младенец счастливо ползает между ними, и страсть их ничуть не угасает. Арчи каждое утро пересекал Лондон, чтобы добраться до Сити, Агата возила детскую коляску, разговаривала с лавочниками и слугами, стучала на машинке. По выходным они садились на поезд и уезжали за город. Иногда позволяли себе партию в гольф в Ист-Кройдоне. Агата не выходила на поле с торкийских времен, когда они упражнялись с Реджи Луси, да и тогда хорошо не играла, но ей нравились прогулки и она с удовольствием наблюдала, как наслаждается игрой Арчи («По выходным Селия получала друга обратно»). Все это было очень типично и заурядно. Нормальная жизнь, под поверхностью которой, однако, кипят бурные чувства. На фотографии, сделанной в начале 1920-х, Арчи сидит на деревянной скамейке — возможно, возле дома в Эшфилде — с трубкой в правой руке. С одной стороны от него Розалинда — серьезное лицо под копной темных волос, — с другой — пес Питер, сосредоточенно ждущий щелчка фотоаппарата. Картинка более чем банальная, но совершенно прелестная благодаря красоте снимаемых объектов. А кроме того, она дышит любовью, любовью, которая, как написала Агата в одном из своих стихотворений, «на время обычным делает чудо…».[150]

На парном снимке в той же композиции запечатлена Агата: дочь справа, собака слева. Агата очаровательна, Розалинда улыбается, как отец, Питер сверкающим взором уставился в объектив. Но к тому времени Агата выглядела уже на несколько лет старше Арчи. Вот снова она, поднимается по трапу на «Замок Килдонан», исполненная сознания важности той миссии, в которой участвует, уверенная в себе и такая светская в своей шляпке и мехах. Снимок сделан для «Таймс». И кто бы догадался по этой фотографии, какие сюжеты таятся здесь под спудом?

В «Неоконченном портрете» никакого Имперского тура нет, потому что Агата, совершавшая кругосветное путешествие, была другой Агатой: свободной, отважной и самоуверенной. Селия лишь мечтает, что, «представься ей такой шанс, она бы оставила и Дермота, и Джуди, и Обри (собаку), и все на свете, чтобы ринуться навстречу неведомому…».

В реальности Имперский тур во многом разочаровал Агату. Обычная жизнь продолжается даже в чужедальних краях, и человеческая натура там вовсе не обязательно меняется. До некоторой степени Агата зависела от работы Арчи, содержание которой — как и всего путешествия — было весьма расплывчатым. Поездку организовал некто майор Белчер, заместитель генерального директора Всебританской имперской выставки 1924 года, он же возглавил экспедицию по доминионам в целях пропаганды выставки среди политических лидеров и предпринимателей. Такая деятельность была вполне во вкусе Белчера, тем более что она, вероятно, мыслилась им и как средство собственного продвижения.