Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Я стараюсь рассмеяться, но в ответ слышу тишину.

– Ты еще здесь? – спрашиваю я через пару секунд.

– Шаби! – слышу я в ответ.

«Шаби», если переводить цензурно, означает что-то типа «тупая корова», и если подумать, оно похоже на «nuibi» и, вероятно, раньше означало что-то хорошее, но потом их поменяли: в отличии от «nuibi», что в принципе означает нечто положительно-одобрительное, «тупая корова» – одно из самых грязных оскорблений, какие вообще можно сказать кому-нибудь. Это ругательство часто используют таксисты в Пекине.

Джули мечет в меня гром и молнии. Эти бедные люди в гостинице были совершенно правы. Они дважды предупредили меня о времени, дважды! И то, что я иностранец, совершенно не означает, что я могу поступать так, как мне заблагорассудится. И вообще, что стало со знаменитым планом: идти домой как можно быстрее? Я больше ссорюсь со всеми подряд, чем спешу домой.

Она ругается, ругается и ругается, как могут ругаться только девушки-перчики из провинции Сычуань, и я понимаю, что она на самом деле права: я все такой же вспыльчивый, как и раньше. Три месяца в пути, и ничего не изменилось.

Я вспоминаю еще кое-что: когда я приду в Сиань, мне придется забронировать билет на самолет до Пекина, чтобы продлить паспорт. Кроме того, на правой ноге у меня болячка: она красная и невыносимо чешется, придется полечить ее где-нибудь. Но сейчас, наверное, не самое подходящее время, чтобы сообщать об этом Джули. К счастью, ее гнев, как правило, быстро улетучивается.

Мне потребовалось пять дней, чтобы добраться до Терракотовой Армии. По дороге я проходил через некоторые деревушки, по которым можно было сказать, что за полвека они ничуть не изменились: дома из коричневого кирпича, между которыми тянутся веревки для белья, дымящие трубы фабрик, партийные лозунги на стенах. На улицах только дети и пожилые люди, пахнет горящей древесиной и углем.

В городе Вэйнань мне встречается картина, изображающая Лэй Фэна, образцового солдата. Краски немного выцвели, но он все такой же обнадеживающий и толстощекий, как всегда. Можно легко представить себе его на обложке детской шоколадки, если бы он не держал в руках пулемет и вообще не был бы такой трагической личностью.

Он погиб 15 августа 1962-го, в двадцать один год. Ему на голову упала деревянная мачта. Еще один погибший солдат народно-освободительной армии Китая, несчастный случай на производстве, ничего особенного. Но его гибель пришлась на очень политически напряженное время: молодые народы в Африке отрекались один за другим от европейских колонизаторов, в Карибском море СССР и США ходили по лезвию атомной войны, а в Китае бушевала борьба за власть, грозящая свержением правящей партии. Кипели споры из-за провалившегося Большого скачка.

Некоторые высшие должностные лица уже осмеливались косвенно критиковать Мао за это, а он в ответ высказывал возмущение, что «злодейские интриги» и «реакционные мысли» проникли в верхушку партии. В этой ситуации как раз вовремя всплыли дневники погибшего солдата Лэй Фэна. Они были полны восторженного почтения к армии и к председателю Мао, к ним прилагались фотографии идеального китайского солдата: Лэй Фэн штопает носки, Лэй Фэн работает в поле, Лэй Фэн читает трактаты Великого Кормчего, Лэй Фэн с ручной гранатой.

Мао Цзэдун был в восторге. 5 марта 1963 года, еще до того, как он прославил деревню Дачжай как пример для сельского хозяйства, он объявил китайскому народу, что теперь все без исключения должны учиться у товарища Лэй Фэна. И это означало, что именно молодые люди должны почитать его, Председателя Мао, больше, чем своих учителей или даже собственных родителей.

Сегодня все опять изменилось, и если в этом году пятого марта снова будут отмечать день Лэй Фэна, то можно ожидать скорее чуть больше мусора в городском парке, чем декламации детьми цитат из Мао.

Я спрашиваю себя, какие бы взгляды имел Лэй Фэн сегодня, будь он жив?

В этом году ему бы исполнилось шестьдесят восемь, он был бы примерно ровесником президенту Ху и премьер-министру Вэню и принадлежал бы именно к тому поколению, жизнь которого сильнее других оказалась переломана коммунизмом и политическими кризисами, последовавшими за ним.

Как бы он относился к Мао Цзэдуну? Я вспоминаю слова дедушки Лю, которые он сказал мне тогда, в своей пещерной квартире, перед тем как погасить свет и пойти спать: «Мао Цзэдун-а-а-а-а… он тогда был уже совсем стариком».

Приближаясь к полю раскопок Терракотовой Армии, я сворачиваю с улицы и иду по проселочной дороге. Стоит тишина, поля смотрятся мягко, а на востоке свет вечернего солнца заливает горизонт. Я волнуюсь, так как впервые передо мной лежат окрестности, которые я знал уже раньше. Все ли Хранители гроба на месте? Что я почувствую, когда ступлю на улицу, по которой как-то раз уже прошел?

Я иду до поздней ночи, и мне приходится ночевать в гостинице народно-освободительной армии, потому что я хочу подойти к Терракотовой Армии как можно ближе. Сначала мне страшно переступить порог, но, когда я отваживаюсь осторожно спросить, не сдается ли у них номер, женщина за стойкой регистрации добродушно смеется: нет проблем, это здание только принадлежит военным, а вообще это обыкновенная гостиница.

Мне выделяют комнату. Она простая и чистая, только постельное белье выглядит необычно, потому что на нем написано большими иероглифами: «БАЗОВЫЙ СКЛАД АРТИЛЛЕРИЙСКО-ТЕХНИЧЕСКОГО СНАБЖЕНИЯ ВВС СИАНЬ». Я раскладываю поверх кровати свой спальный мешок и ложусь на спину.

Интересно, что делают мои военно-воздушные друзья из Хуашань? Ночью мне снится множество маленьких Лэй Фэнов, которые вышвыривают меня из гостиницы, наводя на меня автомат и дружелюбно улыбаясь.

Гробовщик

На следующее утро, затаив от удивления дыхание, я стою в первом выставочном зале Терракотовой Армии.

Трудно поверить, что такое потрясающее зрелище отпечаталось в моей памяти как нечто скучное. Но я хорошо помню свои прежние впечатления: после двадцатичасовой поездки на поезде из Пекина в Сиань и последующей тряски в автобусе, я зашел в этот зал, и он показался мне похожим на ангар для самолета, заполненный морем людей. Я пробился к перилам, посмотрел вниз на Терракотовую Армию и был разочарован: казалось, что в ней всего пара сотен серо-коричневых фигур.

Я не помню, чего ожидал тогда, но я чувствовал примерно то же, как тогда, когда протискивался через половину Лувра только для того, чтобы посмотреть на маленький темный портрет улыбающейся женщины и подумать: «И это все считают таким чудом?»

Волшебство же, как правило, заключается во взгляде того, кто смотрит. Я снова здесь, и теперь я знаю, что глиняные солдаты были изначально цветными, и именно до того дня, когда их выкопали из земли. Некоторые из них утратили свои краски за считаные часы, прямо на глазах потрясенных археологов. И, хотя на сегодняшний день больше тысячи фигур выкопано и отреставрировано, бо́льшая часть армии все еще находится под землей, так же как и гроб Первого Императора. И это, наверное, самое интересное: Терракотовая Армия является лишь маленькой частью чего-то большего. Частью захоронения Первого Императора и частью Идеи, которая пережила тысячи лет.