Алла Сурикова - Любовь со второго взгляда

«Чокнутые» — это история о том, как в 30-х годах XIX века из цивилизованной, вполне конституционной Австрии отравляется в диковатую, реакционную Россию инженер-путеец Отто фон Герстнер. Чтобы здесь, в России, построить железную дорогу.

— Только в России, — восклицает наивный Герстнер перед отъездом, — талантливый иностранец может добиться свободы творчества, славы, денег. Только там. В стране, где есть спасительное самодержавие, а не наша слюнтяйская парламентская система!

Конечно же, конный экипаж инженера, едва ступив на русскую дорогу, мгновенно развалился. Но прогрессивная идея строительства чугунки овладела умами передовой части населения Российской империи.

Передовая часть включила в себя отставного поручика Кирюхина, здоровенного мужика Федора и таинственно прекрасную девушку Марию, олицетворяющую Божье провидение. Даже жандармский сексот примкнул к этой компании.

Ну а противостояла им группа «истинных патриотов» (Чаадаев называл их «разнузданными патриотами»), утверждавших, что «богомерзкая чугунка русскому духу противна». Она и Отечество сгубит, и народ развратит, и вообще «путешествие будет страшно опасным, так как в случае отрыва паровоза вместе с ним разорвет и всех путешественников».

Тогдашний министр финансов граф Канкрин говорил: «Железные дороги подстрекают к частым путешествиям без нужды и таким образом увеличивают непостоянство духа нашей эпохи». (Эта фраза очень перекликалась с заявлениями некоторых наших депутатов, в то время обсуждавших закон о въезде-выезде.)

Нам была очень нужна и даже необходима в работе помощь «железных дорожников». И мы, прославляющие их историю, вправе были на нее рассчитывать. Дали почитать сценарий заместителю министра путей сообщения. Высокий чиновник насупился:

— Я имею такое хобби (товарищ малость перепутал хобби с мнением), что фильм про железнодорожников не может называться «Чокнутые»! И я такой фильм не разрешаю.

Но его «хобби» осталось при нем, а картина вышла под этим названием.

Главные роли в картине сыграли Ольга Кабо и Николай Караченцов.

Кабо вписалась в роль мгновенно, потому что Марию — чистую, нежную, чуть ироничную и прекрасную — Оле и играть было нечего. Эта роль замечательно ложилась на ее высокий чистый лоб, бархатные глаза в пол-лица… И хотя я смотрела других актрис, это было скорей просто опробование характера, а не поиск исполнительницы.

А вот с ролью корнета Родика Кирюхина у меня как-то не складывалось. Мы искали актера не старше тридцати. И не находили.

Олег Меньшиков, как всегда, «ускользал из объятий», и делать на него ставку было опасно.

Другой претендент смутил меня тем, что прежде чем прочесть сценарий, спросил, сколько он получит. Может, это была его шутка, но чувство юмора в тот момент мне изменило.

Николай Петрович Караченцов пришел по старой дружбе просто помочь провести пробы, подыграть Оле Кабо. Но он так хорошо «подыграл», что я затосковала. Когда работа в кино перерастает в дружбу, это дорогого стоит и случается не часто. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, что у тебя на экране.

Тем не менее мы продолжали пробовать других молодых актеров. В конце концов я поняла, что лучше возвести корнета в звание поручика.

Но Караченцов уже уехал с театром на гастроли в Питер. На душе сделалось тревожно: вдруг его перехватит другой режиссер и мы не сможем работать вместе?

Я помчалась в Питер.

Поезд подходил к Ленинграду, и по вагонному радио, которым по утрам будят пассажиров, вдруг зазвучал голос Николая Петровича. Он пел: «А жизнь во всем всегда права, и у нее свои слова». Он отвечал мне на мои поиски и терзания. Вот и не верь после этого в предзнаменования!

Я нашла Николая Петровича в гостинице «Октябрьская» и с порога спросила:

— Если я присвою вам звание поручика, вы будете у меня сниматься?

— Лучше бы сразу фельдмаршала! Но если у вас не нашлось подходящих эполет… Согласен пока на поручика.

Во время съемок стало ясно, что мы искали и ждали именно его, этого поручика. В нем сочетались озорство и суровое военное прошлое, ироничность и напор, авантюризм и безоглядная вера в правое дело. Ни в ком другом этого крутого замеса не было — молоды… Загадочная русская душа жила в поручике истинно и вольготно.

Загадочная русская душа,В тебе сегодня песенная нежность,А завтра безрассудная мятежность.Так хороша ли ты — нехороша…

Юрий Энтин и Геннадий Гладков писали песню о загадочной русской душе, уже слыша голос Петровича, уже представляя удаль его героя.

…Кто-то может удивиться, что я настойчиво величаю Караченцова Николаем Петровичем. Это вовсе не приятельская шутка. Мы действительно общаемся исключительно на вы и по имени-отчеству. И хотя дружны много лет, но никогда не переходили на ты. Иногда в момент особого творческого единения я могу назвать его «Петрович» — но все равно на вы.

Так же мы общались с Андреем Александровичем Мироновым.

А, например, с Леней Ярмольником мы давно на ты. Правда, иногда, когда ситуация заворачивает куда-то не в лучшую сторону, мы переходим на вы, чтобы поставить необходимый барьер:

— К барьеру, Леонид Исаакович!

— Извольте, Алла Ильинична…

Кроме «Человека с бульвара Капуцинов», «Двух стрел» и «Чокнутых» у нас с Петровичем есть еще маленький клип «Леди Гамильтон». Он — как «легкое дыхание», как междометие, как мечта о прошлом (слова Юрия Рыбчинского, музыка Владимира Быстрякова). Один кадр из этого клипа мне особенно дорог. Там офицер, которого играл Караченцов, уходит с дамой (Олей Кабо), из-за которой только что дрался, — уходит спиной от камеры. Но что это за спина! С приподнятыми от ощущения собственного достоинства плечами и победительно оттопыренными руками: ну что, взяли?! Это не вычислено. Это прожито…

Когда нам изредка удается собраться всем вместе, то еще «до первой» мы обязательно смотрим наш клип. А потом и после первой…

На премьере «Чокнутых» в Доме кино один коллега Николая Петровича по театру подошел ко мне с поздравлениями, а потом все-таки укусил:

— Но почему Караченцов? Что, уж и артистов нет других?! — При этом у него было абсолютно нецензурное выражение лица. Видимо, наш фильм наступил ему на самое то место, где больно. Мне стало его жаль.

— Ничего, — ответила я. — Не переживай так. У тебя еще все сложится.

…Мы снимали сцену объяснения в любви между Родиком и Марией. В этот день у Оли была температура тридцать девять. Я должна была бы отменить съемку, но Ольга сказала: