Альфред Хейдок - Страницы моей жизни (сборник)

И мгновенно исчезла она из рук Айвара – и стали пустыми руки его…

– Астра! Мотылёк! – закричал он полным отчаяния голосом, и – «а-а о-ок» – докатилось обратно к нему эхо с той стороны реки.

Тогда, как безумный, он помчался по лесной дороге обратно к домику Когда, запыхавшись, он выбежал на знакомую лужайку, – там не оказалось ни домика, ни весёлых именинных гостей, только рюкзак его по-прежнему висел на сучке липы.

Это было больше, чем он мог вынести. Он рухнул у подножия той липы. Голова его горела, но по истечении некоторого времени, как говорят в старинных новеллах, «благодатный сон смежил его очи»… А когда он проснулся – день уже сверкал во всём великолепии. Весело щебетали птицы, и пчёлы с жужжанием перелетали с цветка на цветок. И всё же первое, что увидел Айвар, раскрыв сонные глаза, был красивый мотылёк – он взлетел с его груди, где, видимо, ночевал, и, покружившись, улетел…

Айвар вернулся в город, главным образом, из-за некоторых редких книг, которые там остались. Он поступил на работу, но свободное время просиживал в Академической библиотеке, куда насилу добился допуска. Там он набросился на книги по средневековью и фольклору. Если бы научные работники, которые окружали его в библиотеке, заглянули в его выписки и конспекты, они очень удивились бы. Его интересовали исключительно феи…

Удивительный он собрал материал – там были выписки о династиях королей, происшедших от брака простого смертного с феей, облачившейся в плоть. Потом Айвар перестал появляться в библиотеке и исчез из города. Он стал искать такие ситуации, при которых его жизни угрожала бы наибольшая опасность. И каждый раз, когда казалось, смерть вот-вот настигнет его – в воздухе появлялся мотылёк, и опасность рассеивалась…

Айвар и теперь продолжает скитальческий образ жизни и ищет новых напряжённых случаев – может быть, он надеется заставить Мотылька в некий день обратиться в плоть; но не исключено и другое – он хочет уравняться с нею в условиях, сбросив собственное телесное одеяние…

с. Одесское, 1969 г.

Две правды

Намедни разговаривал со старым фронтовиком Великой Отечественной. Хороший мужик. Изранен, ордена… Держится бодро, интересно рассказывает.

Запомнился один случай. Воевал Иван Степанович где-то на западе (не держит моя память название местности) у крутых берегов реки. По одну сторону реки – наши, по другую – немцы. Закрепился наш взвод на высоком берегу. Позади – равнина. И повели тут немцы такой артиллерийский обстрел, что всякий подвоз провианта по равнине прекратился. Началась нехватка питьевой воды… Вода близко стоит, а спуститься по крутому берегу к реке невозможно – живым туда не дойдёшь. С наступлением ночи немцы освещают ракетами того, кто пытался проползти к реке и бьют, не жалея патронов почём зря. А у ребят сухо во рту.

Ивану Степановичу и себя, и их жалко. Заполз он в кустарник у самого обрыва – наблюдать и что-нибудь придумать… И вот заметил, что промежутки между осветительными ракетами разные – бывают и короткие, и подольше. Вспомнил тут он, что были в его жизни случаи, когда не ум, а сердце подсказывало ему, что делать. И стал он прислушиваться к своему сердцу… Вот погасла одна ракета, за ней другая, и вдруг словно толчок – сердце ему говорит: «Иди, Иван, успеешь!»

И пополз Иван Степанович с ведром, но не столько сполз, сколько скатился к реке. Тут бы ему самому тотчас напиться, но нет – знает, что ему остались считанные минуты: опоздаешь – никто не напьётся.

Трудно было ползти обратно с полным ведром: вот-вот ракета вспыхнет… И вспыхнула. Благо осветила она только мелькнувшие в кустарнике подошвы Ивана.

Другие тут же подхватили ведро, и все напились…

Воевал Иван до конца войны, и даже в газетах про него писали. Много походил он по фронтовым дорогам. Где шёл по земле, а где сам в землю зарывался. И не соловьи ему свистели весной, а фашистские пули. Снарядами, осколками его засыпало, в беспамятстве его выволакивали, и немало бинтов намокало его горячей солдатской кровью… Когда списали его в полную инвалидность, захотелось ему зайти в то учреждение, где он столько лет кладовщиком проработал, где все ему знакомые. Ордена надел, пошёл.

Управление как управление: громадная комната, машинки трещат, столов много, между столами народ похаживает. Зашёл Иван Степанович, поклонился и говорит: «Здравствуйте!»

Подняли головы управленцы, увидели его, и кто-то удивлённо воскликнул: «Иван Степанович пришёл!» И тут произошло нечто, чего он никак не ожидал. Машинки перестали стрекотать, и вдруг все сидящие как по команде встали и уставились на Ивана Степановича. Глядят на него, как на солнышко после дождя, и молчат. Тишина этакая… Смутился тут Иван Степанович и говорит:

– Эх, сердяги! Да и ваши заслуги немалые. И вам тут несладко было!

И на том все согласились. Но не в том суть – суть в другом.

Подошёл к нему бухгалтер Марк Авдеевич:

– Иван Степанович, за вами должок числится, перед мобилизацией не отчитались: сани деревянные на гнутых полозьях, башкирские – 15 рублей. Сейчас уплатите, или как?

Забушевало в груди у Ивана, и сказал он:

– Марк Авдеевич, иди ты… – он окинул взглядом бухгалтера с ног до головы и приостановился.

Наступило краткое молчание, и все ожидали, что он скажет что-то нехорошее.

– …Иди ты к той комиссии, которая списала меня в инвалиды, да и предъяви ей свой счёт.

– Как тебе не стыдно, Марк Авдеевич! Чернильная ты душа! – вступилась тут секретарь-машинистка Машенька. – Человек за нас страдал, по фронтам мотался. За это время мог десять раз сани списать… – и она не договорила.

Бухгалтер замахал руками:

– А что должен я душою кривить перед государством? Ложные акты на списание составлять?

Простился Иван Степанович со всеми за руку, кроме бухгалтера, и ушёл.

И вот я думаю, где тут правда-справедливость? С одной стороны, Иван Степанович прав, а с другой – зачем бухгалтеру душою кривить? Должна тут какая-то середина быть. А, может быть, есть две правды – большая и малая?!

г. Змеиногорск, 1982 г.

История ржавого, слегка согнутого гвоздя

Вальдемару повезло: наконец-то ему удалось приобрести граммофонный диск, за которым он давно охотился. Своей удачей он решил поделиться со старым чудаком, слывшим подозрительным, Иваном Яковлевичем Булановым, у которого был отличный проигрыватель. Подозрительным он прослыл потому, что никто его не видел пьяным; он не курил, не пил, не ел ни мяса, ни рыбы; не заводил ни кратких, ни долгих связей с женщинами. Был всегда отменно любезен, со всеми очень доброжелателен и старался помочь каждому, если это было в его силах. Наличие таких добродетелей в одной личности казалось немыслимым, и поэтому соседи приписывали Ивану Яковлевичу разные пороки, вплоть до шпионской деятельности в пользу некой державы.