Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра
Мы решили, что лучше всего для начала обойти деревню и собрать милостыню: это соответствовало бы нашим ролям и в то же время отвечало бы нашим нуждам. Поэтому мы остановились у первого же дома, бормоча принятые в таких случаях слова.
Хозяйка прежде всего задала нам традиционный вопрос: «Откуда вы пришли?» Когда мы ответили, что спустились с перевала Айгни, женщина разразилась громкими удивленными возгласами, на которые сбежалось несколько ее соседей.
Как же мы сумели преодолеть снежные завалы? Это просто чудо! Жители деревни также признали, что мы явно находимся под покровительством своих По-лха и Мо-лха.
Нас пригласили к столу, и хозяйка хижины наполнила наши миски супом. Я не могла бы сказать, какой у него был вкус. Меня охватило странное чувство: казалось, что из недр моей плоти поднимаются какие-то существа, которые бросаются к моему рту, чтобы завладеть густой похлебкой, которую я жадно глотала.
Другие добрые люди принесли нам немного тсампа и масла, а затем мы обошли деревню с котомками в руках. Быстро собрав подаяние, мы обеспечили себе пропитание на два дня. Теперь в обжитых местах, где довольно просто доставать еду, незачем было обременять себя тяжелой ношей. Не мешкая, мы покинули гостеприимное селение и продолжили путь вниз по долине.
Десять минут спустя мне пришла в голову странная мысль: суп, который мы съели холодным, прежде чем немо успела подогреть его на огне, стоял в углу кухни, на полу, за открытой дверью. Почему горшок с супом поместили в такое место?.. Неужели… Нет, все во мне противилось этой мысли. И все же… на полу, в углу…
Я повернулась к своему спутнику:
— Желонг лаге, — вежливо обратилась я к нему. — Мне кажется, что мы съели собачий суп.
Лама безмятежно переваривал угощение, охваченный приятным блаженством. Мои слова заставили его вздрогнуть.
— Что вы говорите?.. Какой собачий суп? — удивился он.
Я очень спокойно объяснила ему, на чем основаны мои подозрения. Йонгден побелел, напомнив мне выражением своего лица гримасы пассажиров океанских пароходов во время шторма.
Оживляя в памяти подробности нашей трапезы, я внезапно припомнила, что немо черпала и разливала суп по нашим мискам половником, висевшим возле очага на кухне среди прочей утвари. Ни одна тибетская женщина ни за что на свете не опустила бы кухонную ложку в горшок с едой для животных. Теперь я знала: похлебка была предназначена для людей. Я поспешила успокоить взволнованного ламу.
— Как вы меня напугали! — рассмеялся он.
— Какой же вы глупый! — отвечала я. — Даже если это был суп для животных, вы им насытились, так стоит ли переживать?
— Я очень боюсь, жетсунема, — возразил мой спутник, — что под руководством ваших многочисленных учителей — отшельников, налджорпа и других — вы слишком преуспели в тюл шуг[126]. Впредь буду тщательно осматривать содержимое котелка, когда вы готовите.
— В свою очередь очень надеюсь, что мне не придется варить похлебку из кожаных подметок сапог, что вы недавно делали, — парировала я.
Суп, на который я возводила напраслину, постоянно служил предметом наших шуток.
Чуть позже к нам подошли трое красивых, роскошно одетых мужчин. Эти жители По в шубах, суконных жилетах гранатового и изумрудного цвета, с распущенными волосами, ниспадавшими им на плечи, и саблями с ножнами, отделанными серебром и драгоценными камнями, которые они носили за поясом, слегка напоминали рыцарей минувших веков с картин старых фламандских мастеров.
Они вежливо заговорили с Йонгденом и попросили его погадать им по поводу того же дела, о котором нам рассказывали в лесу.
Лама ответил, что уже спрашивал об этом богов и не следует больше надоедать им, чтобы не навлечь на себя их гнева, а также повторил, что, согласно предыдущему мо, все уладится как нельзя лучше. «Рыцари» были удовлетворены таким ответом и, поклонившись моему спутнику, вернулись в свои дома с величавым достоинством.
Не успели мы сделать несколько шагов, как еще один селянин снова остановил Йонгдена с просьбой погадать по личному вопросу. В то время как мой оракул собирался снизойти к его просьбе, к нам подъехал некий лама, который также стал добиваться аудиенции у своего собрата-бродяги.
Нам поднесли немного тсампа и масла в качестве вознаграждения ньёншеса. Поистине наши первые шаги в краю грозных разбойников были многообещающими.
Вскоре мы вступили в ущелье и, прельстившись продуктами, лежавшими в наших сумках, присели на поваленное дерево, решив слегка перекусить, но тут появился какой-то человек. Он посоветовал нам не задерживаться в этом месте. По его словам, до ближайшей деревни еще далеко и дорога отнюдь не безопасна: грабители бродят в округе даже днем, и еще больше их следует бояться с наступлением темноты.
Эти сведения полностью совпадали с предупреждениями о том, что в По-юл надо соблюдать осторожность. Поэтому мы отказались от трапезы и тотчас же двинулись дальше, пряча свои револьверы под одеждой и держа их наготове.
Мы добрались до края ущелья после захода солнца. Ущелье выходило на простор, где встречались сразу три долины. Вокруг раскинулись большей частью возделанные поля; селения и отдельные усадьбы виднелись по другую сторону реки, насколько хватал глаз. Желая обрести ночлег, мы перешли через реку по широкому мосту, который связывал главную дорогу, пролегающую вдоль реки По, с дорогой, ведущей в Чё-дзонг, где находился большой монастырь. Именно там местные жители забросали камнями правительственного чиновника из Лхасы.
Крестьяне разрешили нам переночевать в их доме, в помещении, где стоял мельничный жернов.
За исключением крупных населенных пунктов, где производят большое количество муки для торговли, всякая деревенская семья в Тибете мелет зерно сама, по мере своих нужд, с помощью небольшого ручного жернова. Чаще всего эта операция производится в особом помещении, которое содержится в абсолютной чистоте и куда обычно допускаются лишь члены семьи и слуги, чтобы присутствие посторонних не осквернило это место[127].
Хозяева принесли нам немного сухого навоза, для того чтобы развести костер, но отказались дать или продать достаточное количество топлива, дабы мы могли сварить себе еду. Мне пришлось снова отправиться к реке за хворостом, который течение выносит на берег во время паводка, хотя уже сгущались сумерки и стало почти совсем темно.
Вернувшись в дом, я застала у Йонгдена нескольких посетителей, которых по-прежнему интересовала судьба гонца чиновника и людей, посланных за ним в погоню.
Вслед за ними появились другие крестьяне. Они пришли за зерном, чтобы накормить еще одну ватагу мятежников. Нам не назвали места, где они собрались, и не посвятили нас в дальнейшие планы патриотов. Очевидно, восстание разрасталось. Наутро отряд вооруженных людей явился к ламе с требованием провести еще один сеанс мо. Ситуация изменилась: чиновник сумел бежать из Чё-дзонга и укрылся в другом монастыре, расположенном в Сунг-дзонге.
Когда повстанцы ушли, мы стали совещаться. Йонгден считал, что следует отказаться от намеченного похода в Чё-дзонг, который лежал в стороне от нашего пути.
Как водится в Тибете, по всей местности, должно быть, рыскали шпионы обеих сторон. Крестьяне и приближенные начальников были начеку; они могли принять нас за лазутчиков либо взять на подозрение и так или иначе навлечь на нас неприятности. Поэтому мы решили воздержаться от посещения Чё-дзонга, дабы не ставить под угрозу свое дальнейшее путешествие, снова перебрались через реку и, прибавив шагу, постарались поскорее миновать Сунг-дзонг и территорию, охваченную восстанием.
Превосходное мнение о жителях По, сложившееся у нас после предыдущих встреч, сохранялось не более дня.
