Лев Понтрягин - Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим

Находясь в очень тяжёлом состоянии, я отбыл с Гамкрелидзе на поезде в Минеральные Воды, где должен был встретить свою мать на аэродроме. Там мы взяли комнату в гостинице и узнали о том, когда прибывает мать на самолёте. Я чувствовал себя настолько плохо, что не мог даже выйти к матери, к самолёту.

Из Минеральных Вод вместе с матерью и Гамкрелидзе мы отправились в санаторий Академии наук в Кисловодск. Там я сразу же лёг в постель. Местный врач признал, что у меня плеврит, и объявил, что будет лечить меня старыми способами, т.е. аспирином. Но через несколько дней, когда моё состояние ещё более ухудшилось, находившийся в санатории А. В. Топчиев — главный учёный секретарь АН СССР попросил выдающегося тогда, известного врача Вовси осмотреть меня. Тот нашёл, что у меня тяжёлое лёгочное заболевание, и прописал пенициллин и стрептомицин. От этого лечения я необыкновенно быстро поправился и начал гулять, делать большие прогулки. Это было моё второе тяжёлое лёгочное заболевание.

Время, проведённое в Пицунде, — это было, кажется, дней восемнадцать — было очень интересным. Мы дважды в день отправлялись на море, где много плавали с Гамкрелидзе и далеко заплывали на байдарке в открытое море, уже без мотора, на вёслах, так как мотор после «купания» перестал работать. Мы заплывали так далеко, что нас было едва видно. Кроме того, мы совершили большое путешествие на попутных машинах из Пицунды в Гудауты, где жила знакомая Реваза Ирина Рамзина. Там мы провели несколько дней. Меня поразил способ времяпрепровождения Рамзиной. Они сидели у себя во дворике, где снимали комнату, и ходили только на море, в то время как по моему представлению пребывание на юге должно было сопровождаться большими прогулками, что в Пицунде мы и делали с Ревазом и его братом Томазом.

В Гудаутах у нас было маленькое приключение с милицией. Приехав туда, мы поселились в какой-то частной комнате, так как в гостинице места не оказалось. В день приезда вечером мы сидели на лавочке сквера, и к нам подошёл милиционер. Мы вызвали у него подозрение. Он спросил, где мы остановились, но мы не могли назвать адреса. Тогда он стал настойчивее. Мне пришлось предъявить ему свой документ о том, что я член-корреспондент. Тогда он сказал: «Почему же вы не в гостинице?» Я сказал, что нам не дали места там. Он помог нам определиться в гостиницу, и мы прожили с Ревазом Гамкрелидзе несколько дней в гостинице в Гудаутах. Оттуда мы вернулись уже на поезде в Гагры, а из Гагр на автомобиле в Пицунду.

В следующие четыре лета, начиная с 1953 по 1956 год, я проводил по два месяца на Рижском взморье уже без матери, сперва с Мищенко, а потом к нам приезжал и Гамкрелидзе. Мы жили на туристской базе дома учёных. Туризм заключался в том, что отдыхающие там граждане ездили на автомобилях по окрестным городам, в Ригу и даже в Эстонию, осматривая архитектурные достопримечательности и прочее. Но нам с Мищенко это было совершенно неинтересно. Каждое утро после завтрака мы отправлялись на берег, где брали лодку, и ездили по реке Лиелупе. Перебирались на другую сторону, там купались, читали. Иногда выезжали даже в Даугаву и в открытое море. Лето 1955 и 1956 годов я провёл на Рижском взморье с Гамкрелидзе.

В 1956 году мы жили на турбазе с Ревазом вдвоём в одной комнате. Одновременно там на взморье жила ещё и Лида Юденсон вместе со своим сыном, моим крестником. Как раз накануне нашего отъезда из турбазы произошёл очень неприятный случай, в значительной степени вызванный неосторожным поведением Лиды. Мы шли втроем по посёлку — Гамкрелидзе, я и Лида. Навстречу нам наперерез пошёл пьяный латыш. Лида оттолкнула его. Он разъярился и бросился на нас в драку. Гамкрелидзе ударил его и вызвал сильное кровотечение. Он ударил по надбровью. Сразу же появились другие пьяные латыши. Они окружили нас. Мы бросились в клуб. Там Гамкрелидзе встал к стенке и стал кричать: «Дайте мне мою финку, я его зарежу!» Вокруг стояли с кулаками латыши, готовые броситься на Реваза.

К счастью, в том же клубе находился кое-кто из нашей турбазы. Они быстро сбегали за латышками — жёнами этих пьяных латышей, и скандал удалось ликвидировать. Но ночевали мы уже в страхе, мы опасались, что на нас могут ночью напасть. Вся турбаза занимала несколько старых дач, очень некомфортабельных. Например, в той комнате, в которой я жил с кем-нибудь из своих друзей — с Мищенко или с Гамкрелидзе, просто стояли две кровати, стол и две табуретки. Вот и вся обстановка комнаты. Ни шкафов, ничего больше не было. Так же были устроены и другие комнаты.

Проводя на Рижском взморье, в Латвии, четыре лета, я пришёл к убеждению, что среди латышей очень распространено пьянство, от которого безумно страдают женщины. Там считается величайшим несчастьем для женщины иметь мужа-пьяницу. Но это несчастье довольно часто встречается.

Часть IV

Смена научной тематики

К 1952 году мои главные ученики, закончившие аспирантуру в университете и защитившие там диссертации, а именно: Мищенко, Гамкрелидзе и Болтянский, стали уже сотрудниками Стекловского института, Болтянский с обязанностями моего помощника.

Годом или двумя раньше руководство института в лице зам. директора М. В. Келдыша и партийная организация стали настойчиво рекомендовать мне не ограничивать свою научную деятельность топологией, а заняться также прикладными задачами, а именно теми самыми, которыми я занимался с Андроновым, т.е. теорией колебаний и теорией регулирования. Я был склонен сделать это и сам, но всё откладывал. Здесь меня подтолкнул Е. Ф. Мищенко, который настойчиво стал просить начать работу уже в 1952 году.

Мы организовали в Стекловском институте семинар под моим руководством по теории колебаний и теории регулирования. Но сперва совершенно не знали, что же нам делать? Поэтому вначале мы просто стали изучать книгу «Теория колебаний» Андронова, Витта и Хайкина.

Математическая часть книги не представляла для нас интереса, так как это были обыкновенные дифференциальные уравнения, которые мы достаточно хорошо знали. Мы стали изучать по этой книге работу различных физических приборов. Изучение работы приборов осуществлялось при помощи описания их обыкновенными дифференциальными уравнениями и исследования этих уравнений. Соответствующие уравнения представляли собой математическую идеализацию прибора. В некоторых случаях возможны были различные идеализации. От удачного выбора идеализации зависел успех исследования. Из этого вытекало, что наша работа не должна была заключаться в рассмотрении и решении уже готовых уравнений, а должна была включать изучение самих приборов и составление уравнений. Таким образом, нам пришлось познакомиться с такими физическими понятиями, как ёмкость, самоиндукция, взаимоиндукция, электрическая цепь, законы Кирхгофа, ламповый генератор и тому подобное. Также мы стали привлекать на наш семинар докладчиков-инженеров, прикладников, которые рассказывали нам о своих задачах, но не формулировали их в математической форме, а излагали техническую постановку вопроса. На семинаре был заведён порядок, согласно которому чисто математические доклады не допускались. Всякий доклад должен был начинаться с описания прибора и вывода соответствующих ему уравнений и исследования этих уравнений. Этот порядок ввёл я и твёрдо его держался.