Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин
– Лыжи покажут, – ставит точку на педсовете Булат Серикович. – Дойдет до финиша первым – получит пятерку. Не дойдет…
Надо дойти. Надо! Палки разные – не беда. Наваливайся на ту, которая меньше, а высокую чуть дальше от себя кидай. Толчок от короткой. Длинной по ходу добавляй. Чем сильнее толчок, тем легче скользить на моих коротышках. Главное, чтоб лыжи одинаковые были. Остальное – дело техники.
Я задышал глубже. Поворот по ишимской дуге уже прошли. Под мостом надо резать колею, сворачивая чуть левее от опор моста к подъему на дамбу. Тут важно не сбавить темп по сугробам и остаться незамеченным физруком.
Я посмотрел на скос дуги и, поймав момент, когда Булат Серикович замешкался у Махметовой, рванул наперерез лыжной трассе.
Основная группа лыжников поднималась по дамбе «елочкой». Кто-то падал, кубарем слетая вниз, и вновь поднимался наверх. Другие осторожно переставляли лыжи, идя лесенкой. Это самый сложный участок трассы, на котором, даже если ты вырвался далеко вперед, можно очень быстро попасть в отстающие. Для этого хватает пару раз слететь с подъема.
Я, не сбавляя хода, заскочил на покрытые снегом бетонные плиты дамбы. Среди поднимавшихся не было ни Бениславской, ни Алиева. Значит, они уже прошли опасный участок и бегут по парку. Догнать их становилось все труднее и труднее.
Внезапно мощный толчок сбил меня с ног и потащил обратно на лед. Я грохнулся на бок, волоча лыжи по снегу. Сверху один за одним на меня падали сбитые лыжники. Полкласса, как домино, посыпалось с горки, перекатываясь через друг друга, и, набирая массу, этот живой ком подминал все новых и новых участников забега. Лыжи и палки торчали во все стороны, девчонки визжали, пацаны, наоборот, хохотали, закидывая друг другу снег за шиворот.
Когда ком наконец-то остановился, я ползком выкарабкался из него и стал искать свои лыжи и палки. Лыжи валялись чуть левее от барахтающейся в сугробе толпы, но с палками было хуже. Длинная сломалась пополам, и теперь это были два обрубка с торчащими осколками пластика. Короткая же потеряла лапку, превратившись в небольшую пику. Я схватил ее и побежал к подъему. Времени на осторожность уже не было. Быстро переставляя лыжи и чуть подпрыгивая, я упирался палкой, чтоб снова не улететь вниз. Наконец лыжи твердо встали на снежный наст. Накатанная колея уходила сразу в парк, петляя среди заснеженных деревьев. Внизу, у начала дамбы, показались поднимающиеся друг за другом лыжники, и я, оттолкнувшись палкой, исчез в узкой парковой аллее.
Если бы я не опоздал на физкультуру, то не нужно было бы догонять и обгонять других одноклассников. И лыжи были бы другие, и, главное, палки одного размера. А теперь вместо палки – лилипутское копье и до Алиева с Бениславской как до луны пешком. Маши не маши ногами, вряд ли по прямой их догонишь. А не догоню – учиться мне с классом на год младше. В одном классе с Гогой и Магогой, целыми днями слышать: «Отдай. В лоб получишь. Ты хлюздил. Где фантики?» Эх, если бы не опоздать…
– Муратов! – Крик раздался так близко, что я от испуга шарахнулся влево от колеи и, налетев на обросший снегом куст смородины, протаранил новую тропинку в парке. – Где фантики?
– Рюкзак отдай! – заорал из-за дерева голос Гоги. – Теперь-то точно не уйдешь!
Еле удержавшись на лыжах, я ошалело замахал перед собой палкой, стараясь разглядеть, за какими кустами прячутся эти двое. Теми, что ближе к колее, с остатками бордового боярышника, или за волчеягодником правее? Других вариантов, где могли засесть Гога с Магогой, не было.
Снежинки, разлетевшиеся с помятого куста, медленно оседали, и посреди наступившей тишины стали слышны крики со стороны дамбы. Это уже первые, кто поднялся с реки, вышли на парковую колею. Решать нужно было быстрее. Я был зажат между настоящим и будущим, выбирая, что важнее. Отбиваться от Гоги и Магоги или же догонять Алиева с Бениславской? Отобьюсь от одних – не догоню других. Каким бы ни было настоящее, в кустах и с пикой в руке, но оно уже есть, уже наступило, и если его не менять, то завтра это настоящее станет будущим.
Я опустил палку. И снял рюкзак со спины.
– Слово пацана. Дайте дорогу. Гога, Мага, слышите? Давайте быстрее, мне бежать надо. Рюкзак ваш будет.
Куст боярышника зашевелился, и из него, как два кукушонка из часов, выпрыгнули усыпанные снегом Гога и Магога. Они удивленно таращились на меня, переводя глаза с пики в руках на рюкзак и пытаясь понять, что происходит.
– Да быстрее вы, – я перебрался через поломанные ветки смородины, – Алиева догонять еще. Другие догоняют! Рюкзак так не отдам. Продам. Но недорого. Идет?
– Сколько? – уточнил Мага.
– Сто хватит? – предложил Гога.
– Хватит! – Я положил рюкзак на снег и подтолкнул его ногой. – Сам рюкзак вечером заберу. Фантики там все на месте.
Крики настигающих меня лыжников послышались уже совсем рядом. Еще пару минут, и весь класс столпится посреди узкой аллеи, и тогда смысл в решении проблемы в настоящем будет нулевой. В толпе мне точно не оторваться, обгоняя всех и каждого, кто снова окажется впереди.
Гога быстро взял рюкзак и, приоткрыв его, ухмыльнулся. Потом резко закрыл и потопал навстречу лыжникам, пробивая колею в снегу.
– Этих мы с Магой задержим, не переживай. А Алиев далеко не уйдет. Мы ему лыжу перед тобой сломали. Беги давай!
– И этим сломаем, – заверил Мага, – беги.
Я в последний раз взглянул на рюкзак с фантиками, перекинул палку в левую руку и побежал вперед, углубляясь в лесопосадку.
Догнать Алиева не составило труда. Лыжная колея, дважды вильнув влево, огибая заросли ирги и боярки, потянулась вновь в сторону реки и уперлась в огромный тополь на краю Солдатского пляжа. Почему пляж назвали Солдатским, я не знал, а вот почему тополь все называют дубом, было очевидно. Это старое, покрытое толстой перекрученной корой дерево возвышалось над всеми другими деревьями и зрительно перегоняло даже чертово колесо, виднеющееся на другом конце парка. Тополь рос чуть дальше от посадок и, словно слон, охраняющий свое стадо, грозно раскинул ветви-бивни в разные стороны, выставляя напоказ врагам свое страшное оружие. Сейчас на его черной коре висели снежные гирлянды. Пушистые белоснежные шапки громоздились рядами сугробов на ветвях и обломанных сучьях исполинского дерева. У подножия тополя изгибающиеся корни
