Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин
– Вы ее зачем срубили? – спросил я. – Чтоб мясо рубить?
– Кого ее?
– Березу.
– Нет, – дядя Баха поманил меня пальцем, – выгляни в окно. Что видишь?
Я шагнул в сторону кухни и заглянул в нее.
– Двор, – сказал я и, подумав, добавил: – И свет с дамбы!
– Вот! – Дядя Баха похлопал меня по плечу. – А раньше была тень. Давай домой! Завтра еще сухой карагач спилим.
Поднимаясь в квартиру, я догнал бабу Олю, которая осторожно шла по лестнице. Наступая на очередную ступеньку, она, цепляясь рукой за перила, прислушивалась к звуку, идущему со двора.
– Плачет кто-то, – баба Оля приложила ладонь к уху, – может, замерзает? Помочь, может?
– Ветер, – сказал я, – больше плакать уже некому.
Баба Оля покачала головой и, тихо вздохнув, стала подниматься дальше.
Глава 7
Лыжня
Как только наступают первые морозы, Ишим застывает. Без снега, тонкой, как яичная скорлупа, матовой пластинкой растягивается от правого до левого берега хрупкая наледь. Осторожно, будто бы проверяя на прочность реку, кристальными иглами выглядывают островки льда, одни срастаются между собой, а другие лопаются под волнами и, сбиваясь в кучи, грудами битого стекла торчат над поверхностью воды в ожидании следующих морозов. С каждым днем все больше и больше река застывает в ледяной корке, надежно укрываясь от черных снеговых туч и колючего ветра, идущего со стороны степи. Сначала сдается середина реки, в обе стороны тянутся от нее ледяные края – до камышей, до бетонных плит и плакучих ив растягивается хрустальная простыня. Кромка льда ненадолго останавливается у берега, давая надышаться реке воздухом, и она, как выброшенная на берег рыба, жадно, взахлеб пытается урвать напоследок пару глотков. Наконец и эта кромка исчезает под снежной кашицей, и вся река покрывается льдом.
Вслед за первыми морозами придут вторые, за ними третьи и четвертые, и вот когда морозы уже не идут, а стоят, лед становится метровым, а Ишим превращается в широкий центральный проспект нашего города. Между двумя мостами, пешеходным и автомобильным, расположилась бетонная дамба, и там, где раньше бежала вода, сейчас бегут лыжники, сдавая очередные нормативы. Я бегу предпоследний, позади меня – физрук Камалиев Булат Серикович, а впереди размахивает ногами Махметова, не давая мне место для обгона.
– Дорогу! – ору я ей. – Уйди!
– Обгони! – тяжело дышит Махметова.
– Я на физру опоздал и то догнал тебя. Уйди с дороги!
– Не уйду! – Махметова специально ускоряет ход. – Ты троечник, тебе можно последним. А мне пятерка нужна!
Бежать на лыжах дело нетрудное. Колея накатана вдоль реки и ведет через мосты, парк и обратно, к тому месту, откуда стартуешь. Мы бежим от автомобильного, по дуге выходя на пешеходный мост, дальше «елочкой» поднимаемся на дамбу и сквозь посадки парка выходим на реку у автомобильного моста. Круг семь километров, из них километр по дуге уже прошли и вот-вот выйдем на пешеходный мост, где виднеются спины Бениславской и Алиева. Они в лидерах. У них и лыжи свои марки «Юность», и палки хорошие, и, самое главное, ботинки настоящие, с креплением. Теплый носок – и бежишь, ни о чем не думаешь. Я же бегу мало того что в валенках и на лыжах «Снежок», так и палки достались разной длины. Одна до головы достает, вторая у пояса болтается. Так толстовский Филиппок в школу шел. А я за оценками спешу! За спиной у меня забитый до отказа фантиками рюкзак. От этого бежать еще труднее, но рюкзак оставлять в раздевалке опасно.
– Ничего, Муратов, – подгоняет меня сзади Булат Серикович, – помнишь, как ты на футбол пришел? С коньков лезвие открутил и в этих ботинках явился. Я тогда не сразу заметил, а ты мне по ноге шарахнул ими! Не помнишь? А я помню! Так что шуруди палками! Ать-два!
Когда плетешься самый последний – важно не паниковать! Хуже все равно не станет, с паникой или без, ты и так идешь самый последний. Гораздо лучше думать о чем-нибудь героическом. Например, о лыжнике Смирнове, бегущем позади пяти норвежцев и двух канадцев, или о Вяльбе с Лазутиной, обогнавших друг друга. О чем-нибудь таком, что может отвлечь тебя от Махметовой, которая и сама не идет, и другим не дает. Здесь нужно переключиться на взгляд со стороны. От третьего лица думать. Вроде: «Лыжник Смирнов обходит первого норвежца, совсем молодого еще Вендер Юбита. Вендер отстает от нашего легендарного лыжника на целую спину… и вот…»
– И вот Муратов обгоняет Махметову, которая совсем уже выдохлась, но все равно из-за страха получить плохую оценку мешает нашему легендарному лыжнику и не уступает лыжню. Муратов уверенно обгоняет лыжницу, переходя на елочный ход. Это успех, товарищи! Впервые в истории нашего города кто-то кого-то обогнал по всем правилам. Ура!
– Заткнись!
– Но не тут-то было, товарищи! Ударом палкой в спину Махметова попыталась свалить нашего лыжника и… свалилась сама! Муратов оглядывается на нее. Время безжалостно работает против него, товарищи. Но на то он и Муратов, что лежащая в снегу Махметова, да-да, та самая Махметова, толкнувшая его палкой, стоит гораздо дороже олимпийских медалей. Муратов подходит к ней и помогает ей подняться. Вы только посмотрите, как аплодируют трибуны нашей дамбы, все зрители подняли вверх флаги и машут ими в знак того, что данный поступок заслуживает уважения…
– Алия, – сказал я, поднимая Махметову на ноги, – лучше договорись с Сериковичем, пусть тебе хоть четыре поставит. И не злись на меня… Ладно?
Отношения с Алией испортились после репетиции бального конкурса, в котором я обещал выступать в паре с Алисой. Махметова тоже участвовала в конкурсе, но партнера у нее не было. Пиркин уехал, Алиев танцевал с Настей Шеремеевой, Гога и Магога сразу выпадали из всех возможных пазлов совместного существования с Махметовой. Она так и сказала:
– Я лучше умру! Муратов еще куда ни шло, но эти двое – нет!
У Махметовой всегда так. Сначала: Муратов куда ни шло! А затем:
– Давай ты от Алисы уйдешь? А мы с тобой выступим? Бениславская все равно хуже меня танцует. – Алия подошла к станку и плавно подняла левую ногу вверх, вытягивая руку в сторону. – Я третий год на танцах. Согласен?
Танцевала Алия и вправду неплохо, но обещал-то я Алисе. Да и репетировали мы с ней уже два месяца. Не виноват же я, что Пиркин уехал, а Гога с Магогой ей не нравятся.
– Нет, – покачал я головой, – не могу.
