Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
На следующий день Черчилль посетил Молотова, который дал понять, что для Москвы «особое значение имели бы шаги со стороны американцев и англичан для помощи нашему фронту». Черчилль доказывал вредность вынесения разногласий в публичное пространство. «Прежде чем покинуть эту изысканную строгую комнату дипломата, я повернулся к Молотову и сказал: “Сталин допустил бы большую ошибку, если бы обошелся с нами сурово после того, как мы проделали такой большой путь. Такие вещи не часто делаются обеими сторонами сразу”. Молотов впервые перестал быть чопорным. “Сталин, — сказал он, — очень мудрый человек. Вы можете быть уверены, что, какими бы ни были его доводы, он понимает все. Я передам ему все то, что вы сказали»[551].
— Считаете ли вы целесообразным, чтобы я еще раз встретился со Сталиным?
— Это целиком зависит от вашего решения.
— Я хотел бы встретиться сегодня вечером[552].
Черчилль вспоминал: «Мы все прибыли в Кремль в 11 часов вечера и были приняты только Сталиным и Молотовым, при которых находился их переводчик. Затем начался крайне неприятный разговор»[553]. Негатива советскому руководству добавила телеграмма, полученная в тот день от Громыко, где говорилось об отсутствии у Вашингтона готовности «направить главную массу своих ресурсов против Гитлера как основного и наиболее опасного врага. Правительство США важнейшую массу этих ресурсов направляет против Японии»[554]. Сталин вручил собеседникам письменный меморандум: «Как известно, организация второго фронта в Европе в 1942 году была предрешена во время посещения Молотовым Лондона, и она была отражена в согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июня с. г… Вполне понятно, что советское командование строило план своих летних и осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 году». Москва призывала передумать и открыть второй фронт[555]. Черчилль писал: «Я решительно отверг все его утверждения, но без каких-либо колкостей. Наконец Сталин сказал, что нет смысла продолжать разговор на эту тему. Он вынужден был принять наше решение»[556].
Вечером 14 августа в Кремле был дан парадный обед, который Гарриман описал президенту: «Сталин, видимо, совершенно забыл о неприятных спорах накануне. Он был весьма сердечен по отношению к премьер-министру и ко мне». На последней встрече Сталин удивил Черчилля, ибо «на этот раз на совещании вновь царила атмосфера сердечности и энтузиазма по отношению к операции “Торч” и ее благотворным последствиям»[557]. После этого Сталин пригласил гостя к себе домой, в кремлевскую квартиру. «Не позвать ли нам Молотова? Он беспокоится о коммюнике. Мы могли бы договориться о нем здесь. У Молотова есть одно особенное качество — он может пить… Вскоре прибыл Молотов. Мы сели за стол, и с двумя переводчиками нас было пятеро… Молотов принял свой самый приветливый вид, а Сталин, чтобы еще больше улучшить атмосферу, немилосердно подшучивал над ним… Я перевел разговор на Молотова: “Известно ли маршалу, что его министр иностранных дел во время своей недавней поездки в Вашингтон заявил, что он решил посетить Нью-Йорк исключительно по своей инициативе и что его задержка на обратном пути объяснялась не какими-нибудь неполадками с самолетом, а была преднамеренной”. Хотя на русском обеде в шутку можно сказать почти все, Молотов отнесся к этому довольно серьезно. Но лицо Сталина просияло весельем, когда он сказал: “Он отправился не в Нью-Йорк. Он отправился в Чикаго, где живут и другие гангстеры”»[558].
Голова раскалывалась от боли, признавался Черчилль. «А мне еще нужно было повидаться с генералом Андерсом. Я просил Молотова не провожать меня на рассвете, так как он явно был очень утомлен. Он посмотрел на меня укоризненно, как бы говоря: “Вы действительно думаете, что я не провожу вас?”»[559]. Только после трех ночи британский премьер вернулся на свою виллу, а в 5.30 утра 16 августа его самолет взмыл в воздух и взял курс на Тегеран. В тяжелые месяцы летне-осеннего наступления вермахта 1942 года помощь Запада так и не пришла. Лишь в октябре и ноябре вновь были отправлены два конвоя. К концу года согласованная программа поставок была выполнена лишь на 55 процентов[560]. В Москве были уверены, что западные страны просто ждали взаимного истощения СССР и Германии, чтобы затем пожать лавры победителей.
…В день отлета Черчилля из Москвы по решению Политбюро Молотов был назначен первым заместителем председателя СНК «по всем вопросам работы Совнаркома СССР». 21 августа еще одним постановлением ПБ он стал еще и председателем комиссии БСНК по текущим вопросам, сменив Вознесенского, который становился одним из шести заместителей[561]. В ведение БСНК передавались рассмотрение и утверждение «народнохозяйственных планов (планов производства и снабжения), государственный бюджет и кредитование всех отраслей народного хозяйства, а также организация работы наркоматов, не вошедших в сферу руководства ГКО — машиностроительных, наркоматов по строительству и производству строительных материалов, пищевой и легкой промышленности, сельского хозяйства, сельскохозяйственных заготовок и торговли, морского и речного транспорта, резиновой промышленности, лесной промышленности, целлюлозно-бумажной промышленности, здравоохранения, юстиции, и всех комитетов и управлений при СНК СССР»[562].
8 декабря Политбюро примет постановление «О составе и работе Оперативного бюро ГОКО и Бюро Совнаркома СССР», которое еще больше расширяло круг Молотова (хотя куда уже больше): «1. Утвердить Оперативное бюро ГОКО в следующем составе: Молотов, Берия, Маленков, Микоян. Отнести к ведению оперативного бюро ГОКО контроль и наблюдение за текущей работой всех наркоматов оборонной промышленности», наркоматов путей сообщения, черной металлургии, цветной металлургии, электростанций, угольной, нефтяной, химической промышленности, а «также за делом составления и исполнения планов производства и снабжения указанных отраслей промышленности всем необходимым. Комиссию по текущим делам Бюро СНК СССР упразднить. 2. Утвердить Бюро СНК СССР в составе Молотов, Микоян, Андреев, Вознесенский, Шверник»[563].
То есть Молотов, с учетом его функций в ГКО и Наркоминделе, руководил всем народно-хозяйственным комплексом, оборонной промышленностью и внешней политикой. Он фактически получал полномочия главы правительства. Молотов понадобился как кризисный менеджер в тот момент, когда немцы стояли у Сталинграда и на Кавказе. 1942 год был самым тяжелым для советской экономики. Если принять уровень 1940 года за 100 процентов, то в 1942 году национальный доход составил лишь 66 процентов, промышленное производство — 77
