Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649 - Сесили Вероника Веджвуд
В то время некоторые думали, что он намеревался предложить свое отречение от престола в пользу своего сына. Но никому не суждено было узнать это наверняка, потому что Брэдшоу продолжал упорно отвергать это предложение, хотя Карл обратился с последним горячим призывом: «Если вы выслушаете меня, если вы сделаете всего лишь эту отсрочку, я не сомневаюсь, что вы и все присутствующие здесь и мой народ будут удовлетворены впоследствии; и поэтому прошу вас – так как вы будете отвечать за это в страшный Судный день – обдумайте это еще раз».
Брэдшоу не поколебала перспектива Страшного суда, его совесть была чиста. Если королю больше нечего сказать, заявил он, суд перейдет к приговору.
«Сэр, – проговорил король, – мне больше нечего сказать, но я желаю, чтобы было занесено в протокол то, что я уже сказал».
И вот настал момент обратиться Брэдшоу к обвиняемому с речью, которая длилась около 40 минут и на подготовку которой он, очевидно, потратил много труда. Это была достойная похвалы работа, украшенная немалыми познаниями и представленная с достоинством. Он начал с утверждения принципа, за который велась война и согласно которому король подчиняется закону, а закон исходит от парламента. Несколько более неуверенно он добавил, что он исходит также и от народа.
Несколько раз процитировав Брактона и других авторитетов древности, он мельком затронул Баронскую войну, «когда земельная знать поднялась за свободу и собственность подданных». Долг, однажды столь удачно исполненный баронами, по его словам, теперь перешел к палате общин. Король, поспешил он дальше, – это «доверенное лицо, и он должен оправдывать оказанное ему доверие… Это не закон вчерашнего дня, сэр (с того момента, когда произошли разногласия между вами и вашим народом), это старинный закон». Он продолжил пространно излагать значение парламента как последнего Суда справедливости в королевстве, и долг короля как короля избранного, давшего при коронации клятву заботиться, чтобы парламент часто созывался для защиты народа. Это должно было продемонстрировать истинность обвинения, состоявшего в том, что король попытался «низвергнуть фундаментальные законы страны, так как оплотом свобод народа является парламент Англии, разрушить и искоренить это одним ударом, что, безусловно, было вашей целью… и этим были попраны свободы и собственность Англии».
Далее он перешел к довольно надуманному сравнению Карла с Калигулой, а затем привел примеры, как короли и в древности, и в более близкое время привлекались к ответу за свои преступления. Что же касается так называемого наследственного права монарха, то Брэдшоу не составило труда подчеркнуть, что оно часто умалчивалось и в Шотландии, и в Англии. Также были прецеденты, когда королей призывали к ответу: Эдуард II и Ричард II были свергнуты за свои злодеяния, хотя они «и близко не подошли по тяжести своих преступлений к преступлениям, которые вменяются вам в вину».
Он достаточно ловко собрал все воедино, но это было неубедительно. Ни один из случаев свержения короля, которые он приводил, не считался законным, – это были силовые действия со стороны влиятельных кругов в государстве. Действительно, линия наследования зачастую отклонялась в Англии и Шотландии, но на самом деле никто не сомневался, что монархия по закону наследственная. И хотя юристы более старшего поколения в значительной степени неверно истолковывали действия средневековых баронов, цель их восстаний и большую часть смысла Великой хартии вольностей, ни один из них не счел бы нынешний суд или способ суда над королем хоть сколько-нибудь законным согласно средневековым (или каким бы то ни было) прецедентам.
Когда Брэдшоу оставил безнадежные попытки юридического и исторического оправдания, то приступил к теории и сделал важнейшее замечание, и сделал его хорошо: «Существует контракт, сделка, заключенная между королем и его народом; вы дали клятву, и, безусловно, сир, эта связь обоюдная: вы – сеньор, они – подданные сеньора… Это, мы теперь знаем, одна связь, одни узы, узы защиты, которую должен предоставлять монарх; другие – это узы подчинения, полагающееся со стороны подданных. Сир, если эти узы однажды разрываются, то прощай верховная власть!
Это нельзя отрицать, сир…
Были ли вы, как вам положено по вашей должности, защитником Англии или же ее разрушителем, пусть судит вся Англия или весь мир, который на нее смотрит».
Тут он затронул вопрос центральной власти, и именно здесь Карл потерпел неудачу. Власть правителя правомерна только до тех пор, пока он может предложить в ответ свою защиту. Идея общественного контракта, по мысли Брэдшоу, не соответствовала никакому существующему контракту, но эта удобная ложь, безусловно, совпадала с практическим опытом Западной Европы за последние 700 лет. Феодальное общество было построено на этом принципе: владыка давал защиту, а вассал платил ему своей верностью. Английский закон и английская корона выросли из этих начал. И, согласно практическому опыту, правитель, который не сумел выполнить свою первостепенную задачу защиты, больше не мог рассчитывать на преданность.
Друзья короля могли бы сказать, что король начал войну лишь для защиты своих прав. Но, справедливо или нет, он начал войну против своих подданных, и это было самым грубым нарушением фундаментальных уз между ним и его народом.
Брэдшоу продолжил повторять обвинение: «Сир, в обвинении вы названы тираном, изменником и убийцей, а также врагом общественного благополучия Англии. Сир, было бы хорошо, если бы по праву и справедливости можно было бы обойтись без какой-нибудь из этих характеристик, хотя бы одной».
Жестокость оскорбления поразила короля, и он издал сердитое восклицание, в отличие от презрительной улыбки, с которой встретил эти слова неделей раньше. Они действительно сильно ранили его достоинство и гордость, поскольку более убедительных обвинений против короля выдвинуть было невозможно. Он знал, что невиновен, но знал и о том вреде, который в тот момент наносился внешним проявлениям его королевской власти, и его ум работал над тем, какой дать ответ, пока Брэдшоу продолжал свою речь.
Лорд-председатель долго объяснял, почему пришлось использовать слова «тиран», «изменник» и «убийца», и далее снова стал доказывать правовое положение и особую праведность суда, а также несгибаемую решимость всех, кто в нем заседал: «И хотя мы не можем быть избавлены от этих окровавленных рук и сердец, которые замышляют разгром королевства в целом и нас в частности за то, что мы участвуем в этом великом деле правосудия, и пусть мы умрем при этом, все же благодаря милости и силе Божьей продолжим свою работу».
Теперь Брэдшоу, как одобрительно записал фанатик-секретарь Генри Уокер, «мягко попытался заставить короля раскаяться в своих грехах». Он побуждал его признать свой грех
