Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
Федор понял, что разговор будет непростой, не знал, что говорить, с какого вопроса начинать. Он думал, что Анна пожаловалась отцу на него и отец все знает, но что отвечать, он придумать не мог. Но из этих слов он понял, что жена ничего не сообщала отцу об их жизни, что можно было не торопиться каяться. Пообещав вскоре привести внуков, сказал, что занят работой и дома еще дел невпроворот, поторопился уйти на огород за трактором. Но Филипп Федорович слышал от Малайи о том, как ведет себя зять, пока решил промолчать, посмотреть, что дальше будет. Понял также, что тот ушлый, постарается уйти от прямого вопроса, пряча бегающие глаза, но совсем не ожидал от него такого.
***
В колхозе решили строить новый клуб, заложили фундамент. Председателем стал новый приезжий – Кружаев. Велась речь о создании совхоза на базе объединения всех близлежащих поселков, а их было семь. Значит, для МТМ работы должно бы прибавиться, успевать надо быть на всех отделениях, проверять технику и ремонтировать. Везде свои мастера, шоферы, теперь Федор должен был мотаться допоздна по всем отделениям на машине. Снова Анна оставалась одна с детьми.
Так шла жизнь, и Федору первым пришлось нарушить установившееся молчание. Он как-то вернулся засветло домой, застав ее в самой дальней комнате, где она сидела с детьми у сундука с одеждой, перебирая вещи, складывая их снова. Дети радовались, что им позволено находиться в самой светлой комнате, где стоял круглый стол, диван, нарядная кровать с вышитыми женой наволочками на подушках, несколько стульев, цветы в больших горшках. Позже Анна закажет портреты всех детей и, вставив их под стекло, развесит по стенам. Повзрослев, дети будут шутить, что мать устроила иконостас.
Федор, тихонько войдя, остановился у двери и прислушался к разговору детей и жены. Ничего особенного он не услышал: дети смеялись, разглядывали что-то в сундуке, она шутила с ними, им весело. У них своя жизнь, в которой не стало его, отца.
Лена, старшая дочка, говорила, что надо уже покупать школьную форму для Степы и Васи, которые вместе собирались учиться в одном классе уже осенью, и ее форма уже старая, и по размеру нужна больше. И тетради надо, и карандаши, и чернильницы, и ручки с перьями, и пластилин и все такое – перечисляла она по пальцам. Аня успокаивала, говоря, что летом она подработает, купит всем форму, а они могут еще подрасти. И все остальное тоже купят – надо немного подождать.
Малышки – Валя и Таня – сидели неподалеку, перебирая в руках какие-то лоскутки ткани, что-то гукали, протягивая кусочки друг другу.
Федор тихонько постучал в дверь, все оглянулись и затихли. Анна тяжело с трудом поднялась с пола и велела детям выйти из комнаты в свою спальню. Детвора молча послушно вышла, подхватив на руки малышей.
Федор вошел, присел на стул, кивнул на сундук:
– Приданое показывала?
– Игрушек нет, и взять негде, хоть какое-то развлечение детям,– спокойно ответила жена, не глядя на него, складывая последние вещи и закрывая крышку сундука.
Она собралась выйти из комнаты, но он взял ее за руку, остановил, притянул, усаживая на стул рядом.
– Я был у отца твоего, огород вспахал и проборонил, а сажать пусть Сергей с детьми начнет. Надо бы детей к нему сводить и самим там побывать, он просил. Пойдем сходим все вместе?
Анна равнодушно глядела на него, не отвечая на вопрос. Он, ожидая ответа, взял ее руку, подержал, как чужой, опустил на свое колено, накрыв ладонью.
– Что ты молчишь? Не согласна, так и скажи… Отец ждет…
– Ты не знаешь, что я каждый день у него бываю? Утром я была у него, относила еды, хлеба. Отец не ждет нас. Да и детей скоро спать укладывать надо…
– Мы так и будем с тобой теперь молчать?– насмелился Федор.– Ты с детьми, я один, не с кем перемолвиться. Детвору настроила против меня?
– С чего это я буду настраивать? Ты отец – они же видят, что ты творишь… уже не маленькие, все понимают. Им говорить ничего не надо, только успокаивать, чтобы тебя не боялись.
– Да я же их не трогаю, почему они боятся?
– А как ты думаешь, твой отец бил твою мать? Так, как ты меня? И все твои друзья тоже бьют своих жен? До сих пор не могу выйти за калитку: стыдно от людей, будто я заслужила это…
Федор повесил голову, виновато молчал, не отпуская ее руку.
– Ты сказал мне как-то, что я тебе не подхожу, что я холодная… Что не умею ласкать тебя… Так научил бы: я по рукам не ходила, не знаю, что тебе от меня надо. Ты в этом деле мастак,– не выдержала жена.
– Я соскучился по тебе, по детям… Я давно там не бываю, не думай…
– А я уже ничего не думаю: мне все равно. Дети уговаривают, чтобы мы ушли от тебя… Только некуда… Дом свой не оставлю – это их дом, ты сам знаешь: их надо растить, учить. А ты как хочешь: будешь жить – живи, а нет – так нет. Я привязывать не могу, мне твоя… сказала, что я тебя удерживаю детьми… Зачем мне это? Не хочешь с нами жить – уходи туда, где тебе хорошо и спокойно… или… к матери возвращайся… Только еще раз говорю: лучше бы я пропала там, под бомбами, чем от родного мужа такое выносить… Выбрала на свою голову,– сокрушенно проронила Анна, безвольно опустив плечи, качая головой.
– Давай забудем все, будем жить вместе, не уйду… Я уже не хожу никуда, только работа и дом. Я ж тебе помогаю по хозяйству, видишь – сколько успеваю, столько и делаю. Раньше не могу вставать, темно – скотина пугаться будет, молоко не отдаст полностью…
– Не надо меня уговаривать – я дома живу, это ты потерялся… Что с тобой случилось, ума не приложу… Неужели я так противна тебе? Зачем домогался, таким хорошим прикидывался, женился… И на тебе – фортель выкинул… Ну, ладно, пошел гулять – иди, вольному воля, как говорится…. Но я при чем, что ты меня избиваешь по-зверски? Это там тебя учат? Из дома хотят нас выгнать…
