Михаил Арлазоров - Жуковский

Только что окончивший школу Фармана Ефимов уже приобрел мировую известность и взял на состязании в Нанси все призы. Наконец С. П. Уточкин, выучившись самостоятельно, совершил недавно блестящий полет в Киеве…

Позвольте мне выразить пожелание, чтобы нарождающееся сегодня в сердце России Воздухоплавательное общество в дружном единении с другими подобными же русскими обществами содействовало бы быстрому развитию воздухоплавательного дела в дорогой России».

Даже сейчас, когда далеко в прошлом остались трудности первых шагов, авиация продолжает будоражить многие сердца. Летчики, как и полвека назад, остаются героями, а каково было в ту пору? Ведь романтика первых дней авиации была сказочно-прекрасной и совершенно неповторимой.

Для Жуковского с его юношески горячей душой и безудержным интересом ко всему новому в технике авиация стала главным делом всей жизни. Как известно, Жуковский не летал ни разу (если не считать того подъема на привязном аэростате, который он совершил на Всемирной выставке в Париже). Но именно он шагал в авангарде авиации, возглавляя когорту ученых, прокладывавших пути практике. Однако проложить этот путь без экспериментов невозможно, а для того чтобы проводить исследования, нужна база, необходимы лаборатории.

В Кучиноком аэродинамическом институте, построенном на средства Рябушинского, Николаю Егоровичу удалось провести ряд интересных работ. Молодые исследователи, буквально боготворившие своего учителя, отдавали институту все силы. И чем только они не занимались!.. Смело экспериментировал со змеями Неждановский, по совету Жуковского вел исследования устойчивости полета инженер Лейбензон, на практике проверялась возможность постройки аэросаней. Сам Жуковский пытался построить небывалый двигатель, который вращался бы газовой струей, вылетавшей из отверстий его полых лопастей[19].

Разнообразные исследования начались с размахом. Но… продолжались они недолго. Институт, о котором так страстно мечтал Жуковский, вскоре сделался для него чужим. Причиной того стало поведение его хозяина— Рябушинского. Поначалу Рябушинский прикинулся скромным, стесняющимся своего богатства почитателем Жуковского. Он произносил длинные тирады, распинаясь в своей любви к науке. Эти речи сделали свое дело. Жуковский принял их за чистую монету, отдавшись проектированию института со всей той энергией и страстностью, на которую был только способен.

Но не прошло и года, как из просителя и почитателя Рябушинский превратился в повелителя. Он ревновал Жуковского к его славе и попытался диктовать ему свои условия. Это и решило участь нового института. Жуковский не принадлежал к числу людей, которые нуждались в чьей-либо диктовке, даже если ею занимался один из самых богатых людей России. Едва Рябушинский успел раскрыть свое истинное лицо, как Жуковский тотчас же покинул институт.

Очень жалко потраченных сил, до боли обидно, что опыт, накопленный при постройке института, использовали не свои, русские исследователи, а иностранцы. По примеру Кучина, с учетом того, что накопили его проектировщики, были построены исследовательские центры во Франции, где занялись аэродинамикой Эйфель и Рато, в Германии, где приступил к серьезным исследованиям профессор Прандтль. Лишь официальная Россия оставалась глухой к призывам исследователей.

«Прежде чем разрешить и развивать авиацию, надо научить летать полицейских!» — таков был девиз черносотенцев, более всего боявшихся крамолы, пытавшихся искать ее повсюду.

Покинув Кучинский институт, Жуковский оказался в трудном положении. Ни университет, ни Техническое училище не могли создать условий, необходимых для осуществления широко задуманных экспериментов. Трудности усугублялись и крайне тяжелой политической обстановкой в России после поражения революции 1905 года.

Горе кочевало по всей стране. Лучших сынов рабочего класса заключали в тюрьмы, ссылали на каторжные работы. Лились слезы в крестьянских семьях. Многие остались без кормильцев, запоротых и расстрелянных при попытках овладеть помещичьей землей. Шла энергичная атака и на умы интеллигенции. Ее пытались взять в шоры, с одной стороны, разносной критикой идей марксизма, с другой — проповедью предательства, уныния, покорности.

Но мог ли разобраться во всем этом Жуковский? С наивностью влюбленного, полагающего, что нет на свете никого краше его милой, он пытался добиться у правительства субсидии на постройку авиационного научно-исследовательского института.

После открытия института в Кучино еще отчетливее увидел Николай Егорович облик того несуществующего исследовательского учреждения, которое он мечтал построить не для Рябушинокого, нет, для всей России.

Насколько лучше, насколько продуманнее был бы этот второй институт. Но только такой доверчивый к людям человек, как Жуковский, мог надеяться на благоприятный результат своих хлопот. Владыка России Николай Романов и его присные придерживались иной точки зрения. 28 декабря 1909 года был рассмотрен соответствующий законопроект. Рассмотрен и приговорен к смерти. По мнению царских министров, решение «…об открытии аэродинамического учреждения при Донском политехническом институте и… об организации Института аэронавтики в Москве должно быть признано пока нецелесообразным, тем более, что ныне не представляется даже возможности судить, будет ли контингент слушателей подобных учреждений настолько велик, чтобы оправдать их самостоятельное существование». А спустя два месяца Николай II написал на этом решении всего лишь одно слово: «Согласен», окончательно решив участь великой идеи Жуковского.

И вот тут-то на помощь своему профессору пришли студенты. Было бы странно, если бурные успехи авиации обошли стороной их интересы, а летчики не превратились в их героев. Будущим инженерам открывалось необозримое поле деятельности, ибо сказочный ковер-самолет с удивительной быстротой становился законченной инженерной конструкцией, машиной, все более подчинявшейся точным расчетам.

Удовлетворяя интерес своих слушателей, Жуковский на простых, но ярких примерах показывал, сколько нового, неизведанного таила зарождавшаяся авиация. Эти примеры никак не укладывались в прокрустово ложе схем официальной педагогики. На лекции по механике профессор приносил стеклянную банку, в которой сидела живая птичка. Стенки банки прозрачной преградой мешали разбегу пленницы. Но вот Жуковский снимает крышку, и птичка, жаждущая свободы, обретает ее. Начав описывать круги, она разгоняется по спирали и покидает свою стеклянную клетку.