Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи

Кардинал же, получив в свое распоряжение достаточно времени и необходимые средства, сумел рассеять ревность короля и оградить себя от происков его матери. При этом, по словам Франсуа де Ларошфуко, «еще не чувствуя себя в силах сломить ее, он не упустил ничего, что могло бы поколебать ее положение. Она же, со своей стороны, сделала вид, что искренно помирилась с ним, но ненависть к нему затаила навсегда»185.

Шанс для решительного отмщения представился кардиналу в 1630 году, когда король едва не умер от дизентерии. По свидетельству все того же Франсуа де Ларошфуко, король занемог «настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадежной»186.

В самом деле, 22 сентября у Людовика поднялась температура, и он был уложен в постель. Мария не отходила от него. Жар усиливался, ежедневные кровопускания ничего не давали, и доктора начали серьезно опасаться за его жизнь. Людовик попросил своего духовника сказать, не умирает ли он, и отец Сюффрен дал понять, что некоторые основания для беспокойства действительно есть. Собрав все силы, король исповедался и попросил о последнем причастии.

Двадцать девятого Людовику стало еще хуже, и он приготовился к смерти, помирившись с матерью и попросив передать своим подданным, что просит у них прощения. Доктора не были уверены, что король доживет до следующего дня…

Вокруг только и говорили, что во всем виноват кардинал де Ришельё, что это он подверг опасности жизнь короля, настояв на экспедиции в Италию. Придворные гадали, каким будет состав Совета после смерти короля и восшествия на престол Гастона. Сможет ли Анна Австрийская выйти за него замуж? Будет ли Ришельё отправлен в ссылку, заточен в тюрьму или же казнен?

Но… Людовику вдруг стало лучше.

Убедившись в том, то опасность миновала, Мария попыталась поговорить с ним.

Для поддержки она взяла с собой Гастона, предварительно накачав его наставлениями типа «Будь тверд, дорогой мой мальчик» или «Мы знаем, чего хотим, и, клянусь Богом, добьемся этого».

– Я буду тверд, как скала, – пообещал Гастон.

В своей мстительной решимости уничтожить ненавистного им кардинала они были удивительно похожи друг на друга

Людовик чувствовал себя еще очень слабым. Когда он появился, Мария шагнула навстречу, и они холодно поприветствовали друг друга.

Гастон поцеловал старшему брату руку, но так, что это выглядело скорее как оскорбление, а не как почтение. Побагровев, король устремил свой взгляд на мать.

– Мне бы хотелось, чтобы наш разговор был приватным. Как у матери с сыном и как брата с братом. С позволения Вашего Величества, конечно…

– Да, да, я понимаю, – кивнул Людовик. – Но в этом случае прошу вас снизить накал воинственности. По вашему лицу я вижу, что вы озлоблены. Вижу также, как недоволен Гастон. Клянусь, я сыт по горло подобными сценами!

После этого Людовик опустился в кресло и уставился на собственные туфли, что делал всегда, когда сильно волновался. Мария подошла к нему. Рядом с ней король выглядел таким жалким, что у нее возникло желание как следует встряхнуть его, чтобы привести в чувство.

– Ваш брат несчастен, так как с ним обращаются несправедливо, – сказала она. – И я… я тоже несчастна.

Людовик поднял голову. Глаза его были полны тоски.

– Мой брат, герцог Орлеанский, чем только не владеет – городами, поместьями, огромным состоянием. Он может делать все, что ему вздумается. Что же ему еще от меня надо?

– Я хочу жениться на Маргарите Лотарингской, сестре герцога Карла Лотарингского, – заявил Гастон. – И я требую вашего разрешения на то, чтобы я сам мог сделать выбор!

– А еще, – подхватила Мария, – у Гастона должны быть крепости, и он должен получить правление над Иль-де-Франсом, Суассоном, Куасси, Шарни, Лионом и Монпелье.

– А что еще? – поинтересовался король. – Брачный союз с женщиной, отец которой меня ненавидит, самые главные крепости в моем королевстве… Почему бы вам не потребовать и мою корону в придачу? Ведь именно этого вы и добиваетесь! – Он резво поднялся на ноги. – Мой ответ – нет! Нет и еще раз нет!

– Стойте!

Толстые пальцы Марии ухватили Людовика за рукав. У нее опять не получилось держаться спокойно. Ненависть к старшему сыну вспыхнула в ней с новой силой.

– Вы пренебрегаете просьбами Гастона, как будто он какое-то ничтожество, тогда как он – ваш наследник. И еще рассуждаете о короне Франции! Глупец, как легко было бы сорвать ее с вашей головы, если бы мы именно этого добивались! Вы говорите о жадности и измене Гастона! Лучше подумайте о том, как он вам верен, как отверг искушение взять все, попросив вместо этого так мало. Послушайте меня! Требования Гастона – это одно, но теперь займемся вторым, не менее важным. Ришельё по-прежнему у власти. Я ждала… Я была терпелива… Но теперь я заявляю, что вы просто обязаны избавиться от него! Иначе мира между нами не будет!

Голос королевы-матери был слышен снаружи, даже несмотря на закрытые двери.

– Ах, вот как?! – крикнул Людовик.

Мария удивленно смолкла. А ее старший сын, все более распаляясь, продолжал:

– Никого не заботит состояние моего духа и здоровья! Вы все не даете мне покоя ни днем, ни ночью! Вы постоянно требуете бог весть чего! Вы оскорбляете и высмеиваете меня, побуждая брата делать то же самое! Но я отвергаю ваши требования! Абсолютно все ваши требования! И Ришельё, нравится вам это или нет, останется при мне… – Не в силах справиться с наплывом чувств, Людовик стал заикаться: – Если бы вы… вы… вы… испытывали хоть какую-то привязанность ко мне… Если бы хоть не… не… немного подумали о моем благополучии… Вы не захотели бы раз… разлучить меня с кардиналом…

– Ваш кардинал – предатель! – решительно заявил Гастон. – Он служит только самому себе! Он набивает карманы и укрепляет свою власть! Послушайте меня, король, настало время выбирать: или мы, или он. Мы с матерью отказываемся терпеть его бесцеремонные вмешательства в наши дела. Он должен уйти!

– Да, а если он не уйдет, – снова закричала Мария Медичи, – уйду я! – Из ее глаз хлынули слезы, а из уст полились оскорбления. – Неблагодарный сын! Я делала для вас все, что могла! Долгие годы после смерти мужа я сохраняла корону на вашей голове! Я отдала вам свою жизнь, и каково же вознаграждение? Где благодарность и любовь, которые вы обязаны проявлять по отношению ко мне? Их нет! Зато вы открыто предпочитаете этого выскочку, этого мелкого интригана-предателя! И кому предпочитаете? Собственной матери!

Людовик молчал. Глядя на искаженное злобой лицо, он вдруг почувствовал невероятную усталость. Его обвиняют в том, что он предпочел кардинала де Ришельё своей матери… Но Ришельё никогда не давал ему повода чувствовать себя мальчишкой в одежде короля. Кардинал не обременял его заботами и не подчеркивал свою роль и значение. Он… он был как подушка между ним, королем, и двором, с которым надо быть настороже… Людовику вдруг стало ясно, насколько верны обвинения матери: он действительно предпочитал ей Ришельё. И не только ей, но и всем остальным…