Юрий Соломин - От Адьютанта до егο Превосходительства

А началось все так. Был 1990 год. В июне у меня родилась внучка Александра, и я решил посвятить ей лето. Жил на даче. Надо сказать, у меня бывает иногда такое — возникает ощущение, что что-то должно произойти, и это в самом деле происходит. Либо, наоборот, я понимаю, что должен уйти от чего-то, и потом выясняется, что это совершенно правильно. Не берусь утверждать, что я экстрасенс. Я обычный человек, но может быть, профессия накладывает свой отпечаток.

Прекрасно помню тот день. Был конец августа, я шел по улице с коляской и увидел около своей калитки черную «Волгу». Почему-то, даже не могу объяснить почему, я сразу подумал: наверное, приехали из правительства, чтобы предложить мне должность министра. Вошел в дом, там сидели жена, дочка и какой-то незнакомый человек. Этот человек сказал, что Иван Степанович Силаев приглашает меня к себе. Я спросил: «Речь пойдет о назначении меня министром?» Он подтвердил это и предложил немедленно поехать в Москву. Я отказался, сказал, что побуду с внучкой, а утром приеду на своей машине. Как раз в то время мне предлагали преподавание и режиссуру в Штутгарте и Мексике. Естественно, зарплата за работу там несоизмерима с зарплатой министра. К тому же я был утвержден на очень хорошую роль у очень хорошего режиссера на «Ленфильме». Так что выбор был, по на нашем домашнем совете жена, она человек очень патриотичный, сказала: «Это надо для России» — и я выбрал министерство.

Я взялся за это не ради звания и должности и не ради денег. Я отказывался от чтения лекций за границей, и от съемок, и от новых театральных ролей. Стремление командовать, повелевать другими не в моем характере и мне глубоко чуждо.

За два года до этого меня избрали художественным руководителем театра. Это было сложное для нас время — стало разваливаться здание, репертуар, на нас ополчилась критика. Я оказался в нелегком положении — пришлось убрать из репертуара двенадцать названий, а что это значит для актеров? Играли только в филиале. Я постарался помочь родному театру, а потом представилась возможность помочь России. Мне тогда показалось, что непорядочно быть в стороне, если ты можешь принести пользу делу, в которое веришь.

На следующий день я приехал в Совет Министров к Силаеву. Сказал, что из театра не уйду, а Иван Степанович ответил, что этого никто и не требует. Так, оставаясь в театре, я стал работать министром. Весь день проводил в министерстве, потом ехал в театр. Я продолжал играть царя Федора и другие роли.

Мою кандидатуру утверждали на Верховном Совете. До меня утверждали нескольких министров, задавали им какие-то вопросы. Я очень волновался и серьезно готовился. Как только меня представили, раздались аплодисменты. Я сказал, что ни о какой моей концепции речи не может быть. Концепция у меня одна с начала моего творческого пути — надо делать, а не рассказывать, что ты собираешься делать. Вопросов никаких не было. Меня утвердили сразу.

Так случилось, что в Министерстве культуры я прежде никогда нс был. Меня привезли, представили. На следующий лень я приехал самостоятельно и забыл, на каком этаже мой кабинет. Пришлось спрашивать у дежурных. За время своей работы я не поменял там никого, кроме одного из замов, которого не могли убрать пятнадцать лет, — он слишком много сделал плохого, вернее, не сделал ничего хорошего, но почему-то от него никак не могли избавиться.

Двери моего кабинета были для всех открыты — специальных часов приема не существовало. Если кто-то приезжал издалека и хотел поговорить со мной, я откладывал другие дела и принимал этого человека. Единственный раз ко мне зашел человек, который ни о чем не просил, не говорил о своих трудностях. Это был директор кукольного театра из Свердловска, он просто зашел меня поздравить. Тогда впервые издали постановление о театрах, в котором речь шла о снижении так называемой нормы спектаклей. Раньше получалось так, что по нормам театры должны в год играть больше пятисот спектаклей, то есть получалось, что в день нужно играть чуть ли не по два спектакля. А в школьные каникулы и того больше. Выдержать такое безумное количество артист не может. Чиновники этого не осознавали, но я-то прекрасно понимал. Постановление дало возможность театрам вздохнуть.

Я старался помогать всем. Самое главное, нужно не стучать в дверь и просить заплатить артистам, нужно дверь открывать и спрашивать, почему этого не сделали. Пока же мы стоим в одном ряду с шахтерами, учеными, врачами. К сложностям профессиональным добавляются сложности финансовые.

Как-то ко мне обратился директор школы-интерната одаренных детей из Новосибирска. Он рассказал, как трудно им жить, на питание они получают рубль тридцать. Я обратился в правительство, в результате сумму увеличили до трех пятидесяти. Тогда это было существенно. Я считаю, что это одно из самых моих серьезных деяний. До сих пор ко мне приходят люди за советом и помощью. Наша заслуга и в том, что на культуру из бюджета стали выделять два процента.

Я убежден, что все культурные богатства, в том числе Большой театр, Консерватория, Третьяковская галерея, Музей изобразительных искусств имени Пушкина, находящиеся на территории России, должны принадлежать именно России. Сейчас кажется странным, что это приходилось отстаивать.

Поначалу за меня срабатывало мое имя. Я звонил, а на другом конце провода слышал: «А, Юрий Ме-фодьевич, очень приятно. Сделаем…» Но бесконечно так продолжаться не могло. Необходим был Закон о культуре, а его так и не приняли.

Я работал министром недолго, чуть больше года. Может, работал бы и больше, но Министерство культуры стал курировать Геннадий Бурбулис. Меня стали вызывать с отчетами, с докладами на депутатскую группу. Однажды пришел, и какой-то юрист стал задавать мне совершенно нелепые вопросы. Я человек взрывной, встал и сказал: «До свидания. Вы меня отрываете от работы». И ушел. Я понял, что-то затевается. Через несколько дней я вместе с женой ехал с госдачи в Москву. Мы уже были на Кутузовском проспекте, когда я получил телефонограмму о том, что готовится соединение Министерства культуры с Министерством по туризму. Я категорически возражал против этого. Я не против туризма, но считаю, что ни в коем случае нельзя соединять два этих министерства. Я доказывал это на самом высоком уровне. Очевидно, я кому-то мешал, но выступить против меня в открытую и снять меня не решались. Как только я услышал о слиянии двух министерств, позвонил дочке и сказал, чтобы она собирала вещи. Мы развернулись и поехали обратно. К нашему приезду дочка уже успела упаковать чемоданы. Мы с женой погрузили в машину чемоданы, дочку, внучку, наших кошек и собак и поехали домой. Больше в министерство я не приходил. Вместе с Борисом Любимовым мы составили письмо президенту о моей отставке: «За время, истекшее после Вашего решения, я добросовестно, в меру сил и умения, исполнял свой долг. Но в сегодняшней ситуации оставаться министром теоретического министерства не считаю возможным». Его не подписывали два месяца, но никто меня никуда не вызывал. Никакого шума не было, это утвердило меня в мысли, что я поступил правильно.