Юрий Соломин - От Адьютанта до егο Превосходительства

Когда говорят, что у нас большая труппа, забывают, что, по существу, у нас два театра. Каждый вечер к нам приходит более полутора тысяч зрителей.

Нас все время пытаются вовлечь в конфликт. Мы же не участвуем ни в каких дрязгах. Малого театра не коснулись «революционные бури», перевернувшие многие творческие коллективы столицы.

Конечно, сложностей хватает. Мы бюджетники, а из бюджета получаем средства только на зарплату, причем нам недодают очень много. Я неоднократно говорил в Министерстве культуры: «Вы принимаете бюджет, беседуете с министром финансов, так определите точно, какую сумму вы нам выделите, и отдайте, мы же не какая-то частная лавочка. У нас статус «национального достояния». Мы же два года не получаем денег на ремонт здания, на выпуски спектаклей, оплату воды, канализации, охрану».

Я часто повторял: «Хочу работать в хорошем театре, в хороших спектаклях, у хороших режиссеров». Теперь я говорю: «Хочу жить в хорошей стране. Для этого у нас есть все».

За последние десять лет мы приобрели свободу, и я бы очень не хотел ее потерять, но мне очень жаль, что мы утратили гордость.

С самого раннего возраста идет расслоение. Я могу судить по нашему училищу. У нас по-прежнему большой конкурс. Но ребята из Сибири, Дальнего Востока, Забайкалья не приезжают. Нет денег.

Меня никогда не прельщали никакие должности. Я легко на них соглашался и также легко с ними расставался.

Мне предлагают многие должности, от которых я отказываюсь. Я отказался баллотироваться в Думу, хотя думаю, что прошел бы в нее с легкостью. Сейчас у меня, помимо прочего, много общественной работы — я президент множества фондов. Я ничего за это не имею. Я просто хочу помочь — фонду «Покровский собор», Ассоциации русских театров в Йошкар-Оле. Это моя жизнь. Я это делаю, чтобы потом внучке не было стыдно за своего дедушку. Думаю, что ей уже не стыдно, но я еще постараюсь кое-что сделать.

Меня не интересует материальная сторона. У меня все есть: квартира, машина, дача. Все это было куплено лет двадцать назад. Все это я заработал, снимаясь в кино. Жена экономила деньги. На эти сэкономленные деньги все куплено. Мы сыты, обуты. Нам больше ничего не надо. С голоду я не умру. В конце концов, меня прокормит зритель. Когда я прихожу на рынок, с меня не берут денег. Недавно мы поехали на дачу, по дороге остановились, чтобы купить кое-что. Я стал покупать репу — я ее очень люблю. Женщина подала ее мне как букет и ни за что не хотела брать денег. Люди вместо цветов стараются подарить плоды своего труда.

Меня кусают довольно часто, но я не буду отступать с позиций, на которых стою. Я очень дорожу своим именем. Мне важно, чтобы моя внучка, когда меня не будет, могла бы мною гордиться. Это очень ответственно. Мне приятно, когда ко мне подходят люди и тепло вспоминают моих родителей. Хочу, чтобы внучка испытывала то же самое.

Жизнь моя заполнена до предела. Режим дня такой: встаю в восемь утра, гуляю с собакой, потом пытаюсь перекусить вперемежку с телефонными звонками, еду в училище, потом в театр, если нет репетиций, ко мне приходят все время люди. Кроме того, то надо идти к министру финансов и добиваться, чтобы нам отдали наши собственные деньги, то еще в какие-то инстанции. Вечером у меня спектакль, а если нет, то я работаю у себя в кабинете. Прихожу на спектакли или как режиссер или как художественный руководитель. Иногда я смотрю один акт на основной сцене, второй — в филиале. Часов в одиннадцать я прихожу домой, гуляю с собакой, смотрю новости, опять звонки и в час засыпаю. Так каждый день.

Конечно, мне обидно, что мои театральные работы порой остаются критикой не замечены или замечены походя, вскользь. Но у нас, по существу, и нет настоящей критики. Она состоит из пересказа содержания и упоминания артистов в скобках. Это неграмотно. Я неоднократно говорил об этом. Может быть, из-за этих высказываний меня критика и не любит. Я никогда ни за одну театральную работу не получал премии. Ни одна моя роль, даже дядя Ваня, а все считают эту работу отличной, не попадала даже в номинацию.

В критике существует вкусовщина. Сколько жизней исковеркали критики, скольким нанесли сильнейший удар. Порой они пренебрежительно говорят об актере: «Он однообразен. Всю жизнь играет одну роль». А я, например, очень люблю Жана Габена, который почти всю жизнь играл самого себя. Только в различных обстоятельствах. Из наших актеров всегда преклонялся перед Олегом Жаковым, который, кого бы он ни играл, оставался Олегом Жако-вым, и перед Михаилом Жаровым, который всегда оставался Михаилом Жаровым.

Критика вообще стала очень грубой и порой циничной. Особенно этим отличается «МК». Рецензия на «Чайку», например, состояла наполовину из рассказа о спектакле, а наполовину из рассказа о Пугачевой и Киркорове, которые пришли на этот спектакль. В статье, довольно грубой, было так уничтожающе написано о молодой актрисе Инне Рахваловой, игравшей Нину Заречную, что та несколько дней плакала и не могла выходить на сцену. Хорошо, что она больше верит мне, а она моя ученица, чем критику, но человеку подрезали крылья.

Я спокойно отношусь к критике, а для молодых актеров это очень болезненно'. Когда я делаю замечания, я всегда их аргументирую, и поэтому нет никаких обид.

Когда я думаю о критике, я вспоминаю нашего прекрасного актера Владимира Александровича Вла-диславского. Когда-то он работал в провинции, потом у Корша, а затем перешел в Малый. Когда мы с ним играли в филиале, он все время заходил в кассу. Как-то он мне сказал: «Корш всегда заходил в кассу и спрашивал: как у вас сегодня? Сколько билетов продано?» Он прекрасно понимал, что успех спектакля определяют не два-три критика, а зрители. Именно для них мы и работаем.

КАК Я БЫЛ МИНИСТРОМ

Раз мы уж заговорили о должностях, то стоит вспомнить еще одну, которую я занимал, — министр культуры России.

Я взялся за это дело, потому что о проблемах культуры прекрасно знаю не понаслышке. Знал, в каком бедственном положении у нас музеи, знал, что многие дома культуры давно пора переименовать в «дома бескультурья», что актеры получают мизерную зарплату, жить на которую невозможно… Продолжать можно еще и еще. Я много ездил по стране, бывал и в музеях, и в библиотеках. К этому времени я уже лет двадцать пять преподавал, так что и о проблемах учебных заведений знал тоже. Я никогда не терял связи и с художественной самодеятельностью — сам вышел из художественной самодеятельности, мои родители посвятили ей всю жизнь, гак что и эта сторона мне была хорошо знакома. Кроме того, я работаю в театре не один десяток лет. Я поставил несколько спектаклей как режиссер. Снялся во многих фильмах — я киноактер. Снял несколько фильмов — я кинорежиссер. Я всю жизнь был связан с библиотеками, пока у меня не появилась своя. Наконец, я учился музыке семь лет, и вся моя семья — родители, дочка, даже внучка — музыканты. Пусть кто-нибудь из ныне здравствующих министров культуры перечислит такое.