На войне как на войне - Вера Кузьминична Васильева
Я готов был нажать на спусковую скобу, собрал для этого последние силы. И когда я услышал отчетливо «Вась», силой заставил себя выйти из оцепенения.
Я почувствовал, что теряю силы, опустил руку и распластался на земле. Теперь я не мог терпеть больше боли и застонал. Услышав мой стон, они метнулись ко мне и тут же присели. Двое наших ребят наклонились ко мне.
– Это капитан! – сказал один из них, распахнув на мне рубашку маскхалата.
– Точно он! Вон в руке пистолет!
– Давай, сними палатку, протаскивай под него.
Оба одновременно опустились на колени. Говорили они шепотом. Я слышал их отлично, хотя в ушах и голове у меня звенело. Я терпел и молчал, когда они заводили под меня палатку, когда поднимали напряженно с земли. Я мог не выдержать боли и простонать, но я терпел все муки, пока они не донесли меня до нашей передовой.
Через некоторое время меня донесли до землянки, где располагались разведчики. Положили на узкие нары. Нары были обрублены из земли, покрытые хвоей. На нарах могли уместиться два человека, один в ногах у другого.
Видя, что я весь в крови, с меня срезали сапоги, распороли пропитанные кровью брюки и стащили гимнастерку. Нательное белье пришлось разрезать ножом и отнимать лоскутами от липкого тела. Повсюду виднелись кровавые раны и свежие потеки крови. Гимнастерка в области живота была иссечена мелкими осколками. Когда ее оттопырили и стянули через голову, на брюшине я увидел кровавую с черной каемкой дыру. В середине дыры сочилась свежая кровь, а по краям, как траурная рамка, прилипла земля. «Ну все! – мелькнуло в голове. – Заражение крови обеспечено!»
Проникающее ранение в живот. На грудь, лицо, руки и ноги я даже не посмотрел перед тем, как их замотали бинтами. Проникающее ранение в живот осколка с землей – самая мучительная смерть, какую возможно было придумать для солдата. Я и не стал рассматривать другие раны. Даже на ранения между ног особого внимания не обратил. Посмотрел на окровавленный обрубок и подумал, теперь все равно хозяйство это не пригодится. Беспокоила только рана в живот.
На меня стали наматывать индивидуальные пакеты. Я был замотан бинтами с ног до головы. Осколочное ранение лица, шеи, груди, рук и обеих ног. В землянку внесли сержанта и моего ординарца Егора. Ординарца положили на нарах у меня в ногах. Егор некоторое время лежал тихо, потом начал бредить, потом пришел в сознание и открыл глаза.
– Где капитан? – спросил он, не допив кружку с водой до конца.
– Здесь! Здесь! Лежи спокойно! – сказал старшина.
– Ты вот что, старшина! Налей-ка нам с капитаном для дезинфекции грамм по двести.
– Тебе сейчас водку пить нельзя!
– Давай, не жидись! Нечего жаться! Знаю, вам только бы выжрать нашу порцию! Накройте-ка мне, ребята, ноги шинелью, а то пальцы мерзнут на ногах.
Разведчики молча набросили ему шинель на грудь. У ординарца не было обеих ног выше колен. Старшина в стороне хлопотал с флягами и железными кружками. Егор потерял много крови, он часто дышал и иногда недолго стонал. Ему на ноги у бедер наложили шины и замотали бинтами культи.
– Ты чего, старшина? – сказал он грозно и повернул голову в его сторону. – Ты иди сюда, при мне наливай! А то еще возьмешь да для выгоды своей водой разбавишь. На раненых сэкономить хочешь? Я давно это за тобой замечал.
Старшина подошел к Егору, опрокинул горлышко в железную фляжку и налил почти до краев.
– Подай сначала капитану, а потом при мне и мне нальешь.
Старшина кивнул головой, подзывая к себе кого-то из разведчиков, тот подошел, взял кружку с водкой и подошел ко мне. Старшина налил вторую кружку на глазах у ординарца.
– По звуку слышу, до краев налил! Помогите, братцы! Поднимите меня! А то мимо рта опрокину.
Двое разведчиков подтащили Егора под руки и приподняли кверху, поддерживая за лопатки и голову. Старшина подставил ему к зубам налитую кружку и хотел аккуратно наклонить вперед.
– Я не буду один пить, – отстранив рукой спиртное, крикнул Егор. – Почему капитану не дали? Капитан, ты жив?
– Я живой, Егор. Но водку пить не буду. У меня ранение в живот. Заражение сразу разойдется по всему телу.
– Ну, ладно! – сказал Егор. – Я выпью за тебя и за себя, гвардии капитан! Старшина! Тащи сюда вторую кружку! Давай эту мне в руку!
Старшина подал ему кружку, он опрокинул ее и выпил залпом. Отдышался, разжал губы и промычал:
– Давай! Быстро вторую! Никогда раньше не пил сразу четыреста грамм! Ох! Как пошла! Так и зажгла все внутри и завертела! Положите меня, братцы! Я немного полежу!
– Закусить не надо? – спросил старшина.
Егор в ответ даже звука не издал. Его положили на нары, под голову положили ватную кацавейку, и он заговорил сам с собой:
– Женушка меня ждет. Там без меня дочка растет, у нее уши тоже торчат, как у меня. Вся в папашу. А я хотел, чтобы ушки у нее были прижаты, как у жены. Хотел, чтобы дочка была красивой. Ну и пусть топорщатся. Внуки будут похожи на меня.
Егор закрыл глаза, откинул руку в сторону к земляной стене и постепенно затих.
– Посмотри, старшина, что-то он быстро затих.
Старшина наклонился над ним, Егор больше не дышал. Он потерял много крови и выпил водки. Смерть его была тихая, легкая и не мучительная. «Помирать мы станем и не охнем…» – вспомнил я строку из одной песенки. Я пролежал на нарах в землянке еще несколько часов, пока из полковых тылов не вернулась наша повозка. Меня положили на телегу и повезли в санроту. Осмотрев наложенные на раны повязки, капитан медслужбы Соболев выписал эвакокарту и отправил меня в медсанбат.
Через некоторое время я лежал в хирургической палатке на деревянном узком столе, застланном белой клеенкой. Две медсестры стали сматывать с меня бинты. Когда я предстал перед ними в голом виде, они доложили хирургу. Пришла женщина, капитан медслужбы, лет тридцати пяти. Она осмотрела все мои раны, потрогала пальцами и велела колоть местную анестезию. Тело мое от удара мины опухло, стал заплывать левый раненый глаз. Они начали с ног. Каждый укол толстой иглой и большой объем вливаемой жидкости раздирали мне опухшие мышцы вокруг ран. Вокруг каждой раны они делали два-три укола. Я поднялся на локтях, медсестры с двух сторон бросились ко мне и повисли у меня на руках.
Я выругался матом. Они мне ответили:
– Успокойся,
