Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
Глава 36
Как я стал хорошим евреем
После ужина отряд дружно строем возвращается в барак. Я любил эти минуты. До отбоя два часа. Личное время. Можно читать, смотреть телевизор, пить чай. Как всегда, нельзя того, чего больше всего хочется, — лежать и спать. Зуй заваривает чай, и мы мирно беседуем. Рядом ходит Умед Ч., осужденный за убийство. Он часто просит у меня почитать разные газеты и журналы. Я никогда никому не отказываю. Однажды Умед попросит меня достать ему Коран, что я и сделаю. В очередной посылке мне приходит желаемая книга, и я бескорыстно отдаю ее правоверному мусульманину. Умед пытается влезть в наш разговор, делает какие-то ремарки. После инвентаризации все зэки злы и раздражены. Для конфликта достаточно искры. Разговор переходит на повышенные тона, а потом, как мне кажется, утихает. Но стоит мне отойти на несколько минут, как ко мне бежит Рома Е.
«Иваныч, Зуй с Умедом пошли в раздевалку на разговор», — на ходу кричит он мне.
«Быть беде, если вовремя не вмешаться!» — с этой мыслью я срываюсь с места и бегу к месту разборок. Открываю дверь и вижу клубок человеческих тел. Ни секунды не раздумывая, я разрываю клубок на две части и хватаю Умеда. Зуй стоит и тяжело дышит. Следом за мной вбегают дневальные отряда — осужденные, работающие на администрацию. В нашем отряде они все как на подбор. Все осуждены за изнасилования и убийства, все члены секции дисциплины и правопорядка. Один хуже другого. За дневальными бежит милиция… Не вмешайся я в конфликт, неизвестно, чем бы эта драка закончилась. На лицах участников потасовки видны следы недавнего конфликта. Под охраной нас ведут в штаб к оперативникам на допрос. Я говорю, что не видел драки, а когда зашел в раздевалку, обнаружил лишь мирно беседующих осужденных. Зуй и Умед косвенно подтверждают мою версию, и меня отпускают в барак… Оперативник покажет мне объяснительную, написанную Умедом, где тот доверительно сообщает администрации причину конфликта: «Зуев с Переверзиным обсуждали, как хорошо было бы выпить бутылку водки и перерезать половину отряда». У меня нет слов…
Зуй с Умедом возвращаются в отряд через десять дней, которые они проведут в ШИЗО. Умед несколько дней не смотрит в нашу сторону и не здоровается. Мы живем своей жизнью и тоже делаем вид, что его для нас не существует. Однажды ко мне неожиданно подходит парламентарий — один осужденный, мой товарищ по занятиям в спортгородке. Немного помявшись, он скажет:
«Умед просил тебе передать… Скажи, мол, Иванычу, что он хороший еврей».
Я не сразу понимаю, о чем идет речь. Но секунду спустя осознаю, что таких комплиментов мне не делали ни разу за всю мою жизнь. С тех самых пор я стал хорошим евреем.
* * *
В один из выходных дней в клубе колонии проводится массовое воспитательное мероприятие. Осужденным демонстрируется фильм «Россия с ножом в спине». Через расположенную на территории колонии церковь фильм попадает на зону вместе с православной литературой. Церковь построена руками и на деньги осужденных и названа в честь канонизированного Александра Невского — к слову сказать, весьма сомнительной личности. И расплавленный свинец он лил в рот своим единоверцам — тем, кто осмеливался слово сказать против татаро-монгол, и на коленях полз на поклон к хану монгольскому… Но, впрочем, речь сейчас не о нем, а о фильме. Его создатель, Константин Душенов, именно за этот фильм был осужден по статье 282 (разжигание межнациональной розни) и приговорен к трем годам колонии-поселения, а его творение было признано экстремистским. Фильм в колонии имел оглушительный успех. Его показывали несколько раз, но потом (не без моего участия) сняли с проката. Но он успел принести свои плоды, так как идеи, в нем изложенные, попали на благодатную почву. Не могу не процитировать некоторые выдержки из фильма: «Состояние Абрамовича каждую минуту увеличивается на пять тысяч долларов США, в то же время каждую минуту в России умирает один россиянин. Значит, смерть каждого россиянина приносит Абрамовичу пять тысяч долларов…» Таких «логических» умозаключений фильм содержит бесконечное множество, на чем, собственно говоря, и основан. Не буду пересказывать все реплики заключенных после просмотра этого фильма, но поверьте, некоторые особо агрессивно настроенные зэки (осужденные, кстати говоря, за разбои и убийства), неожиданно осознав первопричину своих бед, предполагали продолжить свою деятельность после освобождения исключительно по национальному признаку, о чем и публично заявляли, и клялись замочить по одному, а то и по несколько представителей иудейской веры.
Ты живешь с этими людьми в одном помещении, бок о бок, слышишь их комментарии, разговоры. Однажды я не выдерживаю и вежливо спрашиваю одного воинствующего антисемита из Литвы по фамилии Прижевойтс: «Скажи мне, пожалуйста, а что тебе конкретно сделали евреи?» Человек впадает в ступор, долго думает и выдает следующую фразу: «Они владеют всем золотом мира!»
Евреев здесь не любят. Москвичей тоже. Всегда удобно во всех своих несчастьях обвинить кого-то другого. Ты всегда находишься с этими людьми в одном помещении, в одном бараке и вынужден с ними общаться. Людей с подобным мировоззрением, людей, желающих сбросить атомную бомбу на Москву, чтобы жизнь во Владимирской области стала лучше, в колонии находится очень много.
* * *
Я всегда был далек от национального вопроса. Родился в Москве в 1966 году. Мама, Корюхина Зоя Сергеевна, — уроженка Рязанской области, папа, Переверзин Иван Иванович, родом из далекого села Алтайского края. Детство и юность я провел в безмятежном неведении о существовании национального вопроса, абсолютно не задумываясь об этом, хотя относился к титульной нации, к большинству. В более зрелом возрасте, придя к справедливому выводу, что у подлецов, мерзавцев и негодяев национальности не существует, с удивлением обнаружил, что в абсолютном выражении по количеству мерзостей и пакостей, в том числе и самим себе, равных представителям титульной нации у нас нет…
Играют два мальчика, один из них — сын моего друга. Играют долго, хорошо общаются. Вдруг старший из них доверительно сообщает сыну моего друга: «Знаешь, а я евреев ненавижу». На что последний с гордостью отвечает: «Знаешь, а я как раз и есть еврей». Дружба, слава Богу, на этом пока не закончилась.
* * *
Я считаю себя православным человеком, но в церкви, которая находится в колонии, не был ни разу. Чтобы туда попасть, надо записаться у дневального отряда. Он составляет списки и относит их в штаб. Списки утверждаются начальниками оперативного и режимного отделов. Далее осужденных, предварительно обыскав, строем выводят в церковь, а по окончании службы таким же образом возвращают в отряд.
Глава 37
Прощай, третий отряд!
Я нахожусь в третьем отряде уже больше года. Забыт карантин, хотя ежедневно я вижу марширующих зэков. Пообщавшись с осужденными, проживающими в других отрядах, я прихожу к выводу, что хуже третьего отряда — только карантин и СУС (строгие условия содержания). Бронированный, как называют осужденные начальника отряда майора Кузьмичева, изрядно омрачает и без того безрадостную картину жизни отряда. Месяц, когда он уходит в отпуск, осужденные проводят в радости и согласии. Нет, режим не меняется. В барак так же без конца заходят контролеры, нельзя лежать и тем более спать на кроватях. Но атмосфера заметно улучшается, и дышать становится легче. Нет человека в офицерских погонах, который ходит, высматривает, выискивает, к чему бы придраться. Некоторые зэки по-своему шутили над майором, специально оставляя под матрасом грязные изношенные носки. «Зачем я буду их сам выбрасывать? — бахвалились они. — Кузьмичев придет и утащит». Он действительно приходил с мешком и складывал туда вещи, неосторожно оставленные заключенными на спальных местах. Часть похищенных вещей можно было получить обратно у него в кабинете, написав объяснительную и прослушав лекцию.
Я не понимал, для чего он вообще нужен. Какие функции и задачи он выполнял? От него, на мой взгляд, исходил только безмерный вред. Ну убери ты таких горе-сотрудников, которых здесь большинство, повысь зарплату другим, более-менее нормальным. А таких, как наш отрядник, самих лечить надо, а не то что направлять других перевоспитывать… Меня всегда интересовал вопрос: а какие они там, по ту сторону колючей проволоки, во внерабочее время? Как они ведут себя на свободе, с обычными людьми? Наш экземпляр был не женат и проживал с мамой в городе Коврове.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я испытываю жалость к этому несчастному. Но когда он оформлял злосчастное взыскание, лишая меня шансов на УДО, я испытывал к нему чувство лютой ненависти и презрения. Факт, что от этого человека зависело мое освобождение, меня возмущал и коробил.
Я давно поставил себе цель — перевестись из третьего отряда. Находясь в профилактории, я успел обрасти нужными связями и познакомиться с местной «знатью» — завхозами нескольких отрядов. Артур К., завхоз первого отряда, осужденный за убийство, предложил мне перевестись в его отряд. Зуева туда не брали как склонного к побегу. Мне не хотелось расставаться с Андреем, но, понимая, что в третьем отряде у меня жизни не будет, я дал согласие и написал заявление.
