Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
На кухне я пью чай и разговариваю с ребятами из автосервиса. Они частые гости в профилактории. Их рабский труд вознаграждается регулярным проживанием в этом заведении и продуктами, которые им поставляет с воли их крыша — начальник оперативного отдела. Обычная гречка, макароны и курица — предел мечтаний любого заключенного — их повседневный рацион. Они счастливы и довольны. Администрация тоже. Очень удобно. В автосервисе можно за бесценок отремонтировать себе и нужным людям автомобили, в швейном цехе — пошить себе костюмчик на заказ. Один капитан, по фамилии Пугин, гроза всех зэков и известный борец с расстегнутыми пуговицами, не постесняется притащить на промку старую треснутую деревянную пробку от ванны и приказать заключенному выточить на токарном станке ее дубликат из нержавеющей стали…
Мое пребывание в профилактории омрачается приездом особо важной комиссии. В колонию прибывает группа журналистов, включая репортера из The New York Times и еще каких-то иностранцев. Для колонии это событие мирового масштаба, и администрация готовится к встрече особым образом. Главное в нашем государстве что? Не ударить в грязь лицом, приукрасить происходящее и пустить пыль в глаза. Замполит лично отбирает интервьюируемых осужденных и согласовывает ответы на возможные вопросы. К моему облегчению, мне приказано на пушечный выстрел не подходить к журналистам и под страхом смерти с ними не общаться. Когда журналисты заходят в помещение профилактория, я, отпрыгнув в сторону, чудом успеваю увернуться от случайно направленного на меня фотоаппарата.
«Не бояться!» — услышу я фразу на ломаном русском языке… Журналисты с любопытством ходят, смотрят и слушают восторженные рассказы заключенных о том, как хорошо им здесь живется. Послушаешь, и хочется спросить: «Дружок, если здесь все так замечательно, стоит ли вообще тебе освобождаться?» Один специально отобранный зэк, работающий в экспериментальном швейном цехе, где осваивают пошив новых заказов и заодно обслуживают личные интересы руководства колонии, взахлеб рассказывает о высокой зарплате. Он единственный из полутора тысяч заключенных получает показательную зарплату в десять тысяч рублей, что для колонии очень много…
В профилактории, где журналистов напоследок щедро угощают чаем с конфетами (естественно, купленными на деньги осужденных), им очень нравится. Довольные журналисты покидают нашу дивную колонию, а администрация с нетерпением ожидает хвалебных статей. И они появляются! К великой радости тюремщиков, «Московский комсомолец» печатает большой репортаж о красивой жизни в Мелехово. Появляется и статья в The New York Times. Одна незадача — статья на английском языке. Меня вызывают в штаб и просят перевести ее на русский.
«Колония унаследовала лучшие традиции ГУЛАГа, — дословно перевожу я слова автора. — Заключенные живут в перенаселенных, неотремонтированных бараках, построенных в тридцатые годы прошлого века…»
Замполит произносит фразу, слыша которую, я не могу сдержать смех: «Надо же, и как он узнал? Вроде показывали ему все самое лучшее, водили по образцовым отрядам…»
Замполит явно расстроен и растерян. Он быстро берет себя в руки и просит меня: «Не говори никому, забудь».
Я согласно киваю, даю устную подписку о неразглашении тайны и, едва сдерживая смех, возвращаюсь в профилакторий.
Глава 34
Побег и кошки
Вечерами в профилактории меня ждет еще одна напасть. В спальной секции стоит телевизор, который отдыхающие зэки смотрят допоздна. Всевозможные бесконечные сериалы и боевики помогают заключенным убить время. У меня свободного времени почти нет. Понимая, что через месяц мне придется выходить на промку и стричь фуражки, я стараюсь с пользой использовать все свободное время. Меня интересует спортзал, душ и книги.
Изрядно помучавшись под звуки приглушенного телевизора, мне в конце концов удается уснуть.
Едва проснувшись, мы понимаем, что в колонии что-то случилось. Промка закрыта, зэков не выводят на работу. В колонию сбежалась вся милиция. Тревога! Мы не можем понять, что происходит. Доходит слух, что в колонии кто-то совершил побег. Кто-то из третьего отряда.
«Не меня ли ищут?» — думаю я.
Все быстро встает на свои места. Ищут Николая К., осужденного на двадцать четыре года за двойное убийство и разбой. Я хорошо знаю Колю. Родом из Белоруссии, он давно перебрался в Россию на заработки. В детстве занимавшийся спортивной гимнастикой, к своим тридцати пяти годам он необыкновенно физически развит и подвижен, ни грамма лишнего жира. За его плечами уже есть один дерзкий побег из наро-фоминского суда. Когда его привезли в суд, он бросил в глаза надзирателю заранее приготовленную смесь — побелку со стены, смешанную с солью. Двух других охранников он столкнул лбами и… перемахнул через забор с колючей проволокой высотой два с половиной метра. И был таков. Преодолев леса и болота, он добрался до Москвы, где через несколько суток его поймали.
Он был первым и последним человеком, с которым я едва не подрался в отряде. В первые дни моего пребывания в отряде в умывальнике он, очевидно, видя во мне потенциальную жертву, бросил мне фразу: «Жаль, я тебя на свободе не встретил!»
«Еще не поздно, давай сейчас поговорим, — ответил я. — Что ты мусорами прикрываешься?»
Не успев вспыхнуть, конфликт был быстро погашен окружающими зэками, и мы с Колей начали общаться. В отряде Николай промышлял ремонтом. Он ремонтировал все — стены, двери, замки. Прикреплял отвалившиеся дверные ручки, что-то красил, белил бордюры. Чинил обувь осужденным. Он мог приделать подошву от старых кроссовок к зэковским ботинкам и наоборот. Его умелые руки могли заштопать все что угодно. Одним словом, в отряде Коля был палочкой-выручалочкой и находился на хорошем счету.
Получив разрешение на длительное свидание со своей гражданской женой, он отправился в комнату свиданий. Здесь проверка два раза в день — утром и вечером. Осужденные выходят из номеров и выстраиваются в коридоре, где дежурный милиционер проверяет их наличие. Номера здесь разные — одни получше, другие похуже; одни побольше, другие поменьше. Коля получил хороший номер с видом на… свободу. Под окном дежурка — помещение для охранников — и небольшой дворик, где они перезаряжают оружие. Глубокой ночью Коля выломал решетку, бросил свою несостоявшуюся жену и кинулся в бега. Наверное, чтобы не выносить сор из избы, беглецов сначала пытались ловить силами ФСИН. На этот раз Николаю не удалось далеко уйти. Для дезинформации была запущена легенда о том, что Колю взяли тепленьким, буквально свалившимся из окна на головы недремлющих милиционеров. На самом деле ему удалось добраться до свинарника при нашей же колонии, где его повязали силами роты охраны колонии. Собака взяла нужный след в нужное время.
Дворик профилактория вплотную примыкает ко двору штаба, и я, заняв стратегически выгодный пункт наблюдения, с интересом наблюдаю за происходящим. Вижу бледную заплаканную женщину, приехавшую к Коле на несостоявшееся свидание. Ее ведут в штаб на допрос. Чуть позже туда же тащат основательно побитого Колю. На момент побега из двадцати четырех лет он отсидел три года. За попытку побега ему добавляют еще три. Срок начинается сначала…
Но самое интересное происходит на следующий день. После случившегося администрация колонии уже не может жить по-старому, как ни в чем не бывало. Надо же что-то делать! Не миновать проверок и комиссий, которые могут спросить: «А что вы после побега предприняли? Что сделали?»
После подъема по тревоге поднимается группа осужденных, работающих в ремонтной бригаде колонии. С болгарками наперевес, со сварочными аппаратами в руках они срезают и уничтожают по всей колонии спортгородки. Срезанные турники, брусья, самодельные гантели и штанги загружаются на трактор и вывозятся за территорию колонии. Пункт приема металлолома в поселке Мелехово в этот день перевыполняет план на год вперед — очевидно, до следующего побега. Осуществив первую часть своего плана, администрация колонии приступает к выполнению второй его части, не менее важной. Помимо осужденных в колонии проживает много всякой неучтенной живности. Голуби, сороки, крысы и мыши не привлекают внимания администрации. А вот кошки и коты…
Кошек в колонии проживает великое множество. Они любимы заключенными, разочаровавшимися в человеке. Некоторые зэки так привязываются к своим питомцам, что после освобождения забирают любимых кошек и котов с собой на волю. Кошки для зэков — порой единственная любовь и последняя отрада. Осужденные их лелеют и всячески балуют. Кошки свободно передвигаются по зоне, перебегают из одного локального сектора в другой и, щедро подкармливаемые осужденными, чувствуют себя значительно лучше находящихся здесь людей. Я часто завидовал старому черному коту по кличке Буча, живущему в нашем отряде. Буча лениво потягивается во сне, когда в барак заходит высокое начальство. Ему не надо вставать и здороваться с каждым контролером — сержантом или прапорщиком, постоянно бродящими по нашему бараку. Он делает все что хочет.
