Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

15 января (то есть на следующий день после подачи Маяковским прошения в Строгановское училище) в 4 часа дня «Котёл» зашёл во двор дома, где жил Маяковский:

«В 5 час. вечера «Котёл» вышел вчетвером, т. е. «Котёл» и «Горшок» (одетый в короткий чёрный пиджак), «Скорый» и неизвестный, и все пошли в Газетный пер., в дом Маньковой № 5, во двор, последняя парадная налево, по-видимому, кв. 25 или 26».

Кличку «Скорый» следившие за эсерами филёры дали новому для них лицу – Маяковскому. Они не знали, что за «Скорым» следят другие сыщики, именующие его «Кленовым» и «Высоким».

Если судить по наблюдениям, что были занесены в филёрский журнал, тот день у «Скорого» завершился так:

«В 8 час. вечера «Скорый» вышел, переодетый в пиджак вместо пальто, с неизвестной барынькой; проводив до Триумфальной площади, расстались: барынька пошла без наблюдения, а «Скорый» вернулся обратно в дом Маньковой по Газетному пер. В 10 час. вечера вышли вместе все четверо и пошли в пивную Мамыриной – угол Тверской и Газетного пер., где пробыли 30 м., вышли, на Тверской расстались. «Скорый» и неизвестный, которому кличка будет «Блин», пошли в дом Бутюгиной № 47 по Долгоруковской, где были оставлены в 12 часов ночи».

На следующий день (16 января) филёры записали:

«В 11 час. 30 м. утра вышли из дома втроём, т. н. «Скорый», «Блин» и «Горшок» («Блин» был одет в енотку), и отправились в Московский городской ломбард по проезду Страстного бульвара, где заложили енотку, через 20 м. вышли и отправились к «Котлу» в д. Каштановой, угол Сивцев Вражек и Денежного пер. В 1 час 56 мин. дня вышли «Скорый», «Блин», «Котёл» и «Шпиль» и все вместе на Арбатской площади сели в трамвай и были упущены из виду в 3 часа дня».

Кличку «Горшок» филёры дали Сцепуро-Герулайтису.

В тот день Маяковский, видимо, не ночевал дома, поскольку запись о нём была такая:

«Выхода из дома не видно».

Зато сыщики, следившие за Григорием Петровым («Котлом»), на следующий день отметили:

«Котёл» проживает в доме Каштанова по Сивцеву Вражку. В 11 ч. 20 мин. утра «Скорый» вышел из дома Каштанова со свёртком, завернутым в серую шаль, пошёл в Пречистенский полицейский дом, в контору смотрителя, там оставил свёрток, вышел и вернулся в дом Каштанова. В 12 часов 10 минут дня вышли «"Котёл", „Горшок“ и „Скорый“, пошли в дом Бутюгиной по Долгоруковской улице, там пробыли 40 минут, вышли…».

Узнать, зачем «Скорый» заходил в Пречистенский полицейский дом, филёрам было нетрудно. Оставленный там «свёрток» предназначался находившейся в заключении Пелагее Евсеенко. Она была задержана ещё в декабре – во время ареста членов первой «шайки грабителей». Сохранилась опись вещей, которые были «оставлены» заключённой:

«Для передачи Полине Фёдоровне Евсеенко от Маяковского.

2 простыни

2 полотенца

Мыло и гребень

3 руб. денег (три рубля)

Передаёт Владимир Владимирович Маяковский

Получила Евсеенко».

То, что в описи Евсеенко названа не Пелагеей, а Полиной, говорит о том, что Маяковский, видимо, знал её не очень хорошо.

Между тем в Охранном отделении решили, что членам «шайки грабителей», оставленным на свободе «по агентурным соображениям», пора с этой свободой распрощаться. И все бывшие под подозрением лица («Шпиль», «Горшок», «Котёл», «Блин» и, конечно же, «Скорый») 18 января 1909 года были арестованы.

В записях филёров задержание Маяковского запечатлено так:

«В 11 час. утра вышел из дома «Скорый», дойдя до Садовой, был арестован и препровождён в 1-й Сущёвский участок».

Второй арест

В Сущёвском полицейском доме в полном соответствии с установленным порядком был составлен протокол:

«1909 года, января 18 дня, в 11 ч. утра, околоточный надзиратель 1 уч<астка> Сущёвской части Пантелеймонов составил настоящий протокол о нижеследующем: в сказанное время членом охранного отделения задержан и доставлен в управление уч<астка> неизвестного звания мужчина, назвавшийся потомственным дворянином Владимиром Владимировичем Маяковским, 15 лет, но на вид ему около 21 года.

При обыске Маяковского оказалось при нём в карманах: две записных книжки, одно письмо, одна фотографическая карточка, билет за № 51, два куска старой газеты, перочинный нож, резинка для стирания карандаша. О чём составлен настоящий протокол, который представляется на рассмотрение г. пристава.

Окол. надзират. Пантелеймонов».

Письмо, отобранное у Маяковского, было отправлено ему из Пречистенского полицейского дома Пелагеей Евсеенко, которая просила (как сказано в полицейской справке)…

«… принести кофточку, отдать бельё в стирку, купить закуски, узнать, как дела на службе, похлопотать о свидании (Евсеенко с Маяковским)».

В тот же день появилась ещё одна бумага, касавшаяся Маяковского:

«1909 года, января 18 дня, я, московский градоначальник генерал-майор Адрианов, получив сведения, дающие основания подозревать дворянина Владимира Владимирова Маяковского в политической неблагонадёжности, руководствуясь § 24 высочайше утверждённого в 14 день августа 1881 года Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, постановил: произвести у названного лица обыск, подвергнув его задержанию, впредь до выяснения обстоятельств дела, независимо от результатов обыска.

Генерал-майор Адрианов»

Квартиру, в которой проживал задержанный, обыскали. И обнаружили оружие:

«Револьвер „Браунинг“ № 330044 с заряженной обоймой».

«Браунинг» не револьвер, а пистолет, но так уж назвал его старший пристав, составлявший опись того, что было обнаружено при обыске.

Александре Алексеевне Маяковской пришлось давать объяснения – в том же протоколе:

«При обыске в принадлежащем мне сундуке, но незанятом и стоящем в общем коридоре, близ выходной парадной двери, оказался револьвер системы „браунинг“, кому принадлежит револьвер, я не знаю…».

Обнаруженный браунинг был грозной уликой. Александра Алексеевна и её дочери принялись думать, как им поступить. Помочь мог только их старый знакомый – Сергей Алексеевич Махмут-Беков, у которого багдадский лесничий Владимир Константинович Маяковский когда-то крестил дочь. Ещё недавно Махмут-Беков служил в Петербурге помощником начальника тюрьмы «Кресты», но после покушений на него перевёлся в Москву в почтовое ведомство.