Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

Но копать революционеры любили. За четыре года до этого вести подкоп под кутаисский цейхгауз затеял, как мы помним, неустрашимый Коба Джугашвили. Правда, достать две тысячи винтовок ему не удалось. В августе 1905 года российские социал-демократы тоже решили с помощью подкопа (и тоже под тюремную баню) освободить сидевших в Таганке Николая Баумана и его товарищей из Северного бюро ЦК РСДРП. И эта попытка успехом не увенчалась. Получалось, что Исидор Морчадзе в очередной раз испытывал судьбу, надеясь на более благоприятный исход.

Но вот что странно! Затевая такое сверхответственное дело, как подкоп под тюрьму с тем, чтобы освободить заключённых, опытнейший революционер Морчадзе не хранил его в тайне, а подробно рассказывал о нём своим знакомым. Пусть хорошим знакомым, пусть проверенным людям! Но не имевшим никакого отношения к его партии и ко всему тому, чем эта партия занималась. Читая его воспоминания, можно подумать, что он делится подробностями того, как копает грядки на даче. Складывается впечатление, что у этого Морчадзе было какое-то несокрушимое алиби, которое позволяло ему не бояться того, что тайна подкопа будет неожиданно раскрыта.

Как бы там ни было, но поначалу рытьё под Таганку проходило довольно успешно. Морчадзе и помогавший ему Сцепуро-Герулайтис работали по ночам:

«И вот когда я после работы с товарищем приходил ночью домой, Володя никогда не спал и поджидал нас. И всегда первый встречал и открывал двери. И первым вопросами его всегда были:

– Удачно? Сколько выкопали?

Вслед за ним к нам заходили Людмила Владимировна, Ольга Владимировна, а мать их, Александра Алексеевна, по-матерински разогревала нам ужин и чай. Все они были посвящены в детали готовящегося подкопа, и все они, включая мать их, интересовались ходом дела».

Людмила Маяковского тоже оставила воспоминания о той невероятно дерзкой акции:

«На наше имя получалась корреспонденция, у нас устраивались встречи для переговоров. Мама организовывала ночлег нелегальным, шила колпаки для земляных работ и т. п.».

История эта становится ещё более удивительной, когда вспоминаешь о том, кто ею занимался! Ведь эсер Исидор Морчадзе до этого был охранником (самого Максима Горького охранял!), затем совершал экспроприации (грабил банки), после этого закупал оружие для боевиков-однопартийцев, а теперь вдруг стал организатором побега из тюрьмы. Но любое дело надо доверять профессионалу, то есть тому, кто имеет опыт. А Исидор Иванович на этот раз был неопытным новичком. Как можно было доверить ему столь важное дело?

Да и сам Морчадзе вспоминал потом, какие в их работе случались неожиданности:

«Однажды, когда, окончив работу, мы шли по водосточной трубе обратно к выходу, вдруг откуда-то пошла горячая-горячая вода. Мы, как сумасшедшие, бросились к выходу, но вода всё прибавлялась, и мы совершенно вымокли до пояса. Когда вылезли оттуда, были в таком виде, мокрые до пояса, что нельзя было не смеяться…

Наши наблюдатели, которые наверху стояли и охраняли нас, наблюдая, чтобы нас не проследила охранка, наняли нам извозчика, и мы на извозчике приехали домой.

Володя встретил нас встревожено, молчаливо. Но когда мы ему рассказали, что с нами случилось, он разразился таким хохотом, что вместе с ним от всей души хохотали и мы.

Володя взял наши сапоги, брюки в кухню – высушить и вычистить их. Принёс нам горячий самовар, налил крепкого чаю, ухаживал за нами трогательно, как настоящий товарищ, приговаривая, что крепкий чай давно испытанное средство от ожогов. Всё время подтрунивал над нами и смеялся.

Утром, когда все мы встали и пили чай, он глубокомысленно задумался и изрёк:

– А что если бы вы действительно обварились до смерти, никто, кроме Маяковских, не догадался бы и не знал бы о ваших подвигах и стремлениях».

Кроме подкопа под тюрьму партия социалистов-революционеров затеяла ещё одну не менее важную акцию. Чтобы пополнить быстро скудевшую партийную кассу, эсеры решили осуществить очередную экспроприацию, то есть ограбить какой-нибудь банк.

О замышлявшемся грабеже мгновенно узнала полиция – во-первых, от своих агентов, состоявших членами партии, а во-вторых, от сыщиков-филёров, ходивших за будущими налётчиками буквально по пятам. В письме московского градоначальника генерал-губернатору Москвы, написанном в феврале 1909 года, в частности, говорилось:

«В конце ноября минувшего года в Московское охранное отделение поступили негласные сведения о том, что в Москве формируются шайки грабителей, намеревающихся произвести целый ряд грабежей».

Московские власти, разумеется, сильно насторожились. За членами «шайки грабителей», среди которых оказался и Маяковский, стали следить ещё более тщательно.

Саратовский жилец

Морчадзе-Коридзе и Сцепуро-Герулайтис в самый разгар слежки покинули квартиру Маяковских и сняли комнату в доме Смирнова по Земляному валу 419 – поближе к месту подкопа. Но прописка у них осталась прежняя – на Долгоруковской улице.

Чуть позже или чуть раньше того, как съехали с Долгоруковской жильцы-эсеры, в Москву из Саратова приехал молодой человек, которого звали Николай Иванович Хлёстов. Он поступил в класс сольного пения филармонического училища и стал искать для себя пристанища. Впоследствии он написал:

«… по моим деньгам лучше бы полкомнаты или койку. Цены на комнаты близ училища, в центре Москвы, были для меня недоступны, да и владельцы их, узнав, что я учусь пению, не хотели пускать на квартиру – будет-де беспокойно.

Усталый, расстроенный, иду я по Долгоруковской (ныне Каляевская). Вижу объявление: «В глубине двора сдаётся комната». Слово «глубина» меня обрадовало, наверное, думаю, будет подешевле. И в самом деле, в самом конце двора, в "глубине " его, я нашёл небольшой старый деревянный домик. Позвонил.

Дверь открыла пожилая женщина, которая с первого взгляда понравилась мне. У неё было спокойное, доброе лицо, умные карие глаза, тихий, ласковый голос. Одета скромно и опрятно.

Она показала мне небольшую комнату. Первое, что мне бросилось в глаза – книги. Книгами была набита полка над кроватью, стопками лежали они на столе, на подоконниках. В комнате – два окна с простенькими белыми занавесками. Между окон – стол с ящиками, несколько стульев. Ничего лишнего, но всё необходимое было. В комнате чисто, светло.

Я спросил:

– А почему здесь две койки?

Хозяйка, смутившись, ответила, что в этой комнате живёт её сын.