Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
В марте 1809 года Испания перестает быть центром борьбы Европы против Наполеона. Этот центр опять перемещается в Баварию и долину Дуная. К этому времени маршалы, рассеянные по Испании, были оставлены лицом к лицу со своими задачами — с тем, чтобы они решали их сами. В центре бури, которая вот-вот должна была разразиться вокруг Вены, возникали гораздо более важные проблемы, и Наполеон вызывает Ланна, лучшего из своих помощников на Пиренейском полуострове, и приказывает тому принять участие в кампании, которой суждено стать последней кампанией гасконца. Ланн и его штаб покинули Испанию с чувством облегчения. Ранней весной 1809 года основная часть Великой армии начала перемещаться в сторону Австрии. Даву двигался с севера, из областей, которые так успешно контролировал все это время, а Массена — с юга. Пока Наполеон временно отсутствовал, командование армией принял на себя начальник штаба Бертье, что немедленно привело к страшной путанице и ужасной ссоре с Даву, который считал Бертье блестящим штабистом, но совершенно непригодным для того, чтобы командовать на поле боя хотя бы взводом.
Глава 12
Великая река
Весьма важную роль в этой кампании сыграл Дунай, разливающийся в это время года широким и бурным потоком. Его мутные, побуревшие от грязи воды, несущие с собой тонны всяческого хлама и мусора, бились в берега островков, на которых играли друг с другом в прятки дозоры противоборствующих сторон, тогда как главные силы французской и австрийской армий стояли по обоим его берегам. Дунай, австрийская река, естественно, был союзником Австрии, и первым это понял Наполеон, который после ряда совершенных французами маршей и маневров начал засыпать градом вопросов своего терпеливого начальника штаба. Взглянув на широкую ленту реки, на плывущие по ее поверхности стволы деревьев, прошлогоднюю листву и мусор, Наполеон произнес: «Бертье, у них теперь новый союзник, генерал Дунай!»
Бертье говорил мало. Он все еще чувствовал себя уязвленным после вчерашнего нагоняя, полученного от своего начальника, когда Наполеон, только что примчавшийся из Парижа, в резком споре, вспыхнувшем между двумя маршалами, встал на сторону ехидного Даву. Дело в том, что Бертье, временно замещавший Наполеона в качестве главнокомандующего, приказал армии сосредоточиваться в направлении Ратисбона, а Даву резко настаивал на том, что она должна быть нацелена на Донауверт. Императору же было достаточно бросить один-единственный взгляд на карту, чтобы заявить, что Даву прав, а Бертье — полный идиот. Даву не злорадствовал по поводу фиаско Бертье, он был вообще не из таких людей, но уже никогда больше не доверялся его оценкам. Бертье же, не способный долго таить зло, все-таки с большим трудом простил Даву его правоту.
Для того чтобы исправить ошибку Бертье, понадобились талант императора и чрезвычайные усилия со стороны войск, но в конце концов она была исправлена, не в последнюю очередь благодаря блистательному искусству Даву как тактика. Неприятель был разгромлен в сражении при Экмюле, после которого к титулу герцога Ауэрштедтского Даву прибавил еще один заслуженный в боях титул. Теперь он тоже мог причислять себя к плеяде князей — ведь он стал князем Экмюльским.
Несмотря на эту победу, нужно было побудить главные австрийские силы, находящиеся под командованием талантливого эрцгерцога Карла, к генеральному сражению, занять Вену и, если понадобится, сразу же завершать кампанию, укротить разлившийся Дунай. Конечно, нечего было и мечтать о повторении блефа, к которому Ланн и Мюрат прибегли на мосту в Шпице. Австрийские генералы очень медленно учились искусству воевать, но все-таки не настолько, чтобы повторять собственные оплошности, и на этот раз австрийской армией командовали отнюдь не выжившие из ума болваны типа Макка и Ауэрсперга, которые могли поверить всему, что им ни расскажут. Эрцгерцог Карл обладал таким же хладнокровием, умом и решительностью, как и сам Ланн, и до сих пор своими войсками он командовал, можно сказать, артистически. Ни до приезда Наполеона, ни позднее он не совершил ни одной сколько-нибудь значительной ошибки.
Некоторые из маршалов, внесшие большой вклад в триумфы при Ульме и Аустерлице, достигнутые средствами традиционного военного искусства, теперь воевали в Испании, сражаясь против гверильясов, этих озлобленных, мстительных крестьян, или против упрямца Артура Уэлсли. Не было Нея, Сульта и Ожеро, а также многих талантливых дивизионных генералов, например погибшего Кольбера или Лефевра-Денуатта, томящегося в плену в далеком Челтенхеме.
Но остальные были налицо. Они внимательно наблюдали друг за другом, готовые досадить противнику или коллеге, как только для этого представится удобный случай. Авангард должны были возглавить Ланн и Удино. Бессьер командовал гвардейской кавалерией. Даву уже успел продемонстрировать свои блестящие стратегические способности; его сопровождал Мармон, только что блеснувший своими административными достижениями в Рагузе. Здесь был и Макдональд, столько лет находившийся в немилости из-за участия в интригах против Наполеона или из-за того, что соблазнил сестру императора Полину (или был соблазнен ею). Бертье также находился на своем обычном месте, закрывшись в императорской карете и урывая себе часок-другой для сна, если это, конечно, удавалось. Здесь были и Бернадот со своим саксонским корпусом, и Массена, упорство которого еще раз спасет Францию. В арьергарде за ними, пыхтя и отдуваясь, следовал старый Лефевр, который показал себя в Испании далеко не с лучшей стороны, но никогда не мог уразуметь, почему или как это произошло. Армия с полной уверенностью шла за этими людьми — сумятица и лишения, которые она видела
